Одиссея генерала Яхонтова

Часто Яхонтов выступал в паре с митрополитом Вениамином, экзархом Московской патриархии в Северной Америке. Этот бывший белогвардеец (он был духовным пастырем врангелевского воинства) давно уже переменил свое отношение к родной стране. Если Яхонтов шел к принятию социалистического Отечества через научную логику (и чувство, разумеется), то Вениамин прошел свой крестный путь через богословско-исторические изыскания — и тоже, конечно, чувство. (После войны митрополит Вениамин вернулся в СССР.) Они составляли отличный тандем. Военный специалист и пламенный проповедник, язык науки, логики и язык церковных догматов, сдержанность и ярость, ирония и пафос — вот что сочеталось в их совместных выступлениях и производило сильнейшее впечатление на аудиторию.

Но шестьдесят лет — это все равно шестьдесят, даже если ничем не болен. Яхонтов уставал, но сам себе в этом не признавался. Ах, как тяжело при внешней легкости давались ему ответы на вопросы. Ведь Красная Армия все отступала. Уже показали в кино, как фюрер прилетал в Смоленск. Искусно сняли, сволочи, его крысиный профиль на фоне горящего города, который всегда был щитом России, ключом к Москве. Доктор Геббельс сказал, бесстрастно читал переводчик, Смоленск — это взломанная дверь, германская армия открыла путь в глубь России, исход войны предрешен. Он говорил не «Смоленск», а «Шмоленгс». Тяжело на сердце, но надо идти и снова улыбаться, излучая уверенность, надо… В один из таких дней его здорово выручил, сам того не зная, автомеханик из гаража. Яхонтов увидел у него на стене портрет маршала Тимошенко, спросил, почему он его повесил.

— Горжусь, — ответил механик. — Все-таки наш, ирландец, а в России маршалом стал, с Гитлером воюет. Побьет ведь Гитлера-то. Побьет! Вы не отчаивайтесь, господин генерал. Вот увидите — будет как с Наполеоном.

— Тимошенко — ирландец? — не понял Виктор Александрович.

— А вы не знаете? — присвистнул механик. — Да что вы, у нас в ирландском рабочем клубе все говорят: Тимошенко это по-русски пишется, а на самом деле он ирландский эмигрант Тим О’Шенко! Как в России революция произошла, так он туда и уехал.

«Слышал бы это Геббельс!» — подумал Яхонтов.

Через несколько дней ночью (Виктору Александровичу нездоровилось) его поднял телефонный звонок. Прерывающимся голосом князь Кудашев крикнул в трубку: «Вы слушаете? В Москве — парад!»

Яхонтов бросился к приемнику. Настраиваясь на Москву, он все время натыкался на какую-то местную станцию. «Дон’т фене ми ни…» — пел Бинг Кросби, которого Яхонтов любил, но сейчас готов был возненавидеть. Наконец он нашел нужное место на шкале и услышал глуховатый голос Сталина:

— …пусть вдохновляют вас образы наших великих предков — Александра Невского и Дмитрия Донского, Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Александра Суворова и Михаила Кутузова. Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина…

Трески в эфире. Далеко до Москвы, страшно далеко. Далеко до России. Голос Москвы замирал и возникал снова. Яхонтов услышал марш, такой знакомый марш. Ну конечно же, «Прощание славянки»!

Кто сказал, черт возьми, что ему нездоровится? Надо переделывать завтрашнюю лекцию. Он хотел начать ее так:

«Вчера итальянское агентство «Стефани» передало из Рима: «Русским в нынешнюю годовщину (их революции) приходится обходиться без военного парада на Красной площади вследствие продвижения немецких войск, находящихся близ советской столицы». Что ж, на этот раз фашисты не соврали, но радость их — я уверен — будет кратковременной. Пусть русские обошлись без парада, но не забудем, как совсем недавно провести сегодня парад в Москве намеревался Гитлер…»

Теперь вся тональность лекции меняется. Ну, он им покажет! Ах, какая же это гениальная и смелая мысль — провести сегодня традиционный парад. Традиционный!

Яхонтовы всегда дорожили семейными традициями. Когда за неделю до начала войны отмечали день рождения Виктора Александровича (тем более дата была круглая — шестьдесят), собрались торжественно. Приехали все Ортманы, то есть Олечка с мужем и сыном Виктором, пришли друзья, говорили только по-русски. Расходясь, разъезжаясь, знали, что вскоре, 9 июля, соберутся на дне рождения у Олечки. Но не собрались, война все омрачила. А сейчас Яхонтов пожалел об этом и сказал:

— Нет, война войной, а мы традиций больше нарушать не будем. Назло Гитлеру.

«Умом Россию не понять»

^{(продолжение)}