Одиссея Хамида Сарымсакова

«Гостю» отвели большую комнату, хорошо обставленную. Даже радиоприемник не забыли поставить. Хамид, настроив его на московскую волну, регулярно слушал «Последние известия», «В последний час». Ему было радостно и горько слушать московские передачи. Советская Армия громит на всех фронтах фашистских агрессоров, а он, Хамид, прохлаждается. Ходит в штатском костюме. По вечерам гуляет по городу. И у него просто в голове не укладывается! Варна город портовый, шумный. Никакой светомаскировки. Множество кафе, ресторанов. Целые толпы штатских мужчин. Надо же! И немецких солдат и офицеров невпроворот. Вид у них теперь, правда, неважнецкий. Чувствуют приближение расплаты за свои злодеяния. Военные корабли, которые немецкие моряки привели из Констанцы в Варну, они затопили, а экипажи вылетели «нах Фатерлянд».

Офицеры комендатуры, за редким исключением, относились к «гостю» хорошо. Однажды дежурный офицер пришел к Хамиду в комнату в двенадцать ночи. И в ответ на удивленный взгляд Хамида, пояснил:

— Простите, друг, но мне очень хочется выпить с русским офицером. Болгары не забыли русских воинов, сражавшихся на Шипке, у Плевны, освободивших нас от турецкого ига шестьдесят с лишним лет тому назад. Мой отец долго жил в России. И я люблю Россию.

Поутру Хамид включил приемник. В «Последних известиях» передавали о новых блистательных победах советского народа. И вдруг!.. Сердце екнуло, восторг и грусть в душе... Он услышал: за боевые отличия присвоить 13-й пикировочной авиационной дивизии наименование «Севастопольская»... 29-му пикировочному авиационному полку наименование «Сулинский»!..

Там, совсем недалеко, боевые товарищи воюют, жизни свои кладут, а он, Хамил, прохлаждается. Может, самому попытаться добраться до Софии?.. Исключено. За ним наверняка установлен негласный надзор, да и немецких солдат и офицеров в «нейтральной» Болгарии пруд пруди. Мигом сграбастают.

Наконец тридцатого августа пригласил к себе комендант. Улыбается.

— Лейтенант, у меня отличная новость. Вам выражает сочувствие сам военный министр. Он восхищен вашим мужеством и самообладанием и желает это высказать вам лично.

... Рано утром Хамид в сопровождении поручика прибыл поездом в Софию. Дежурный офицер принял Хамида от поручика под расписку, предложил «гостю» чаю. Хамид отрицательно покачал головой. Офицер удовлетворенно хмыкнул и подал ему стакан. Тут только Хамид вспомнил, что в Болгарии все наоборот: то, что у нас означает отрицание, здесь — согласие, утверждение.

Вскоре Хамида повели к генералу. То был человек лет сорока, плотный, чрезмерно приветливый, в белом кителе без орденов. Хамид, уже несколько разобравшись в «болгарских делах», держался вежливо, но настороженно. Это не поручик, который в конце их знакомства предложил перейти на «ты», не простые люди, искренне любящие русских братьев.

Генерал тоже выразил свой восторг по поводу «мужественного поведения советского авиатора, выстоявшего перед морской стихией». А затем сообщил, улыбаясь ласково, но несколько приторно:

— Мы уведомили о вас советскую дипломатическую миссию. За вами вот-вот должны прийти. Болгария свято соблюдает все международные конвенции и — добавлю еще — мы всегда с глубокой симпатией относились и относимся к великому нашему соседу, который ныне восхищает весь мир своими подвигами и победами.

Сказав еще несколько кудрявых комплиментов в адрес Советского Союза, генерал вызвал адъютанта. Хамида ввели в большую комнату, куда некоторое время спустя вошел темноволосый человек в сером костюме, при галстуке, но без головного убора. И у Хамида екнуло сердце: наш, советский! Он хотел шагнуть к нему, обнять, но замялся.

— Здравствуйте! — сказал, чуть улыбнувшись, человек в сером костюме.

Хамид ответил. Губы у него дрожали, на глаза навернулись слезы счастья, восторга. Наконец-то!..

— Вы летчик со сбитого советского пикировщика?

— Да. Тогда пойдемте, товарищ.

Товарищ!.. Кажется, целый век Хамид не слышал этого прекрасного слова.

В миссии таких, как Хамид, оказалось еще пятнадцать человек. Главным образом летчики, сбитые над территорией, занятой противником, несколько матросов с лидера «Москва», потопленного, точнее — подорвавшегося на минном поле во время артобстрела Констанцы еще в сорок первом году. Эти люди, прошедшие в плену все круги ада и сумевшие все же бежать, теперь ожидали отправки на Родину. Особняком держался невзрачный тип — скуластый, лицом темный, с неприятными бегающими глазками. О нем ходили жуткие слухи: будто он в немецком концлагере помогал уничтожать военнопленных.

Хамиду отвели отдельную небольшую комнатку, тут же накормили. С каким наслаждением парень уписывал за обе щеки наваристый борщ, пшенную кашу! Все родное, как в полку.

После обеда товарищ в сером костюме сообщил:

— С вами будет беседовать поверенный в делах.

Глава миссии, симпатичный мужчина лет сорока, тоже в сером костюме, в белоснежной рубашке и при галстуке, встретил земляка приветливо. Усадил в кресло возле низенького столика. Рядом с ним сидела его жена, светлая блондинка лет тридцати пяти.