Одна маленькая ложь

– Три недели назад отец позвонил мне и сказал, чтобы я сделал Дане предложение. В результате моих ухаживаний отец получил большую часть бизнеса ее отца. И решил, что после свадьбы получит и все остальное. Я отказался. На следующий день мне позвонили из клиники и спросили, когда я собираюсь перевести мать в дом престарелых в Филадельфии. Не успел я положить трубку, как пришло электронное письмо от отца с десятком жутких отзывов об этом заведении. В том числе случай сексуального домогательства, который отклонили в суде. Так что грязный извращенец по– прежнему на свободе и в полной боевой готовности. – Чувствую, как грудь Эштона снова вздымается и опускается от тяжкого вздоха. – Выбора у меня не было. Когда через две недели, сразу после соревнований, он вручил мне кольцо, я предложил Дане выйти за меня замуж. Сказал ей, что она любовь всей моей жизни. Я не мог рисковать и услышать от нее отказ. Я собирался уговорить ее на длительную помолвку, пока не закончу юридический факультет. Мне надо было продержаться, пока мама не умрет, и потом помолвку разорвать. – Понимаю по его голосу, что он сам себя за это презирает. И ненавидит.

Пытаюсь осмыслить всю эту чудовищную ситуацию, и не могу. Ничего не понимаю. Ну как отец может так ненавидеть своего собственного ребенка? Как можно получать удовольствие от того, что полностью контролируешь жизнь своего сына? Нет, отец Эштона просто псих. От одной мысли, как искусно такая дикая жестокость прячется под элегантным костюмом, скрывается за успешной карьерой, у меня все переворачивается внутри. Меня не волнует, что за демоны таятся в прошлом отца Эштона и почему он стал таким. Все равно я никогда не смогу понять, как этот человек мог такое сотворить.

Чуть отстраняюсь от Эштона, чтобы увидеть его лицо, и вижу, как по его щекам катятся слезинки. Вглядываюсь в его черты, а он не отводит глаз от моих губ.

– Когда той ночью ты пришла ко мне в комнату и… – Он сглатывает и хмурится. – Я хотел рассказать тебе. Я должен был сказать тебе до того, как мы… – Эштон морщится, словно от боли. – Мне так жаль. Я ведь знал: все кончится тем, что я тебя обижу, и позволил этому случиться.

Больше не дам ему так мучить себя из-за той ночи.

– Эштон, я ни о чем не жалею, – совершенно искренне отвечаю я и улыбаюсь, чтобы его подбодрить. Если есть ошибка, о которой я никогда в жизни не пожалею, так это Эштон Хенли. – Ну и что теперь? – Собираюсь с духом и спрашиваю: – Что случилось с Даной?

– Она кричала и рыдала. А потом сказала: если я дам слово, что такое больше не повторится, она меня простит.

Все внутри обрывается. Эштон все еще помолвлен. И его отец полностью его контролирует. Мне нельзя здесь находиться, сидеть вот так у него на коленях. Зажмурившись, чтобы скрыться от жестокой реальности, вздыхаю:

– Ясно.

Эштон шепчет, стараясь сдержать эмоции:

– Ирландка, посмотри на меня.

Сквозь пелену слез вижу его улыбку и в смятении хмурюсь. Приподняв мое лицо за подбородок, Эштон нежно меня целует. И хотя поцелуй невинный и быстрый, я не могу дышать. И совсем ничего не понимаю.

– Я сказал ей «нет», – шепчет он.

– Но… – Поворачиваюсь и смотрю на клинику, где лежит его мать. – Но ведь он тогда переведет ее отсюда в то ужасное место…

– Ирландка, теперь он ее не достанет. Неделю назад я сам перевел маму в другое место. – Эштон улыбается какой-то странной улыбкой – тут и радость, и облегчение, и растерянность. И тем больнее мне видеть слезы у него в глазах.

– Я не… Что ты хочешь сказать? – А сердце у меня замирает, а потом начинает трепыхаться в нетерпении. Понимаю: он намекает на что-то очень важное, но не понимаю, на что именно, и мне необходимо узнать это прямо сейчас.

– Эштон, объясни мне, что происходит.

Его лицо снова серьезно.

– Я порвал с Даной. Я понял, что рушится не только моя жизнь. – В его глазах мелькает боль от неприятных воспоминаний. – Я видел, какое у тебя было лицо, когда ты спускалась по лестнице и уходила из дома в тот день. Это меня раздавило. И осталось лишь одно: я пошел к тренеру. Он такой… Всегда завидовал Риган, что у нее такой отец. Ну вот, тренер раскупорил бутылочку «Хеннесси», а я рассказал ему все. – Его рассказ напоминает мне мою ночь признаний с Кейси и текилой. Забавно, что мы с Эштоном в тот день занимались одним и тем же примерно в одно и то же время… – Тренер настоял, чтобы я остался у них на пару дней, пока все не успокоится. Нетрудно догадаться, что в понедельник утром у меня разрывался телефон: отец требовал, чтобы я помирился с Даной, или он расправится с матерью. Я тянул время, наплел, что пытаюсь помириться. Тем временем мы с тренером принялись обзванивать его друзей – юристов, врачей, выпускников Принстона – чтобы найти способ вывести мать из-под юридической опеки отца и перевезти ее в какое-нибудь безопасное место. Поначалу ничего не складывалось. И я решил, что окончательно пропал. – Он лукаво улыбается. – Но через четыре дня на пороге дома тренера нарисовался доктор Штейнер.

У меня глаза лезут на лоб.

– Что? Как? – Через четыре дня… Значит, он прямо из Майами полетел в Нью-Джерси.