Одна ночь: открытий

Я оборачиваюсь на звук встревоженного голоса, вооружившись своим маркером, и в смехотворно глупой попытке скрыть экспонат А прячу его за спину, потому что в квартире Миллера есть еще миллион человек, которые могли нести ответственность за порчу его стола. Выражение ужаса на его лице похоже на проверку реальности. Что, черт возьми, я только что натворила? Его глаза широко раскрыты и недоверчивы, когда он несет свое обнаженное тело к столу, разинув рот, когда он осматривает местность. Затем он берет тарелку и смотрит на круг. Потом стакан. Потом вилка.

Я безумно жую щеку изнутри, готовясь к неизбежной истерике. Его голая задница ударяется о стул, а рука вонзается в волосы. 'Оливия.' Тревожный взгляд поднимается на мой. Он выглядит так, будто видел привидение. «Ты разукрасила весь мой стол».

Я смотрю на стол и поднимаю большой палец ко рту, перенося жевание на большой палец. Это глупо. Это стол. Любой мог подумать, что кто-то умер. С раздражением вздохнув, я бросаю маркер в сторону и подхожу к столу, где Миллер снова поднимает предметы, чтобы проверить, действительно ли я все пометила. Я не уверена, подтверждать это или оставить его, чтобы он продолжил исследовать, чтобы открыть это для себя. «Я сделала нашу жизнь проще».

Он смотрит на меня, как будто у меня выросли рога. 'В самом деле?' Он роняет тарелку, и я улыбаюсь, когда он грубо ее тыкает, пока она не окажется в пределах нормы. «Пожалуйста, поясни это».

'Хорошо… ' Я сажусь рядом с ним и думаю, как бы выразить это так, чтобы он это оценил. Теперь я глупая. Это Миллер Харт. Мой навязчивый кекс. «Теперь я могу накрыть стол, чтобы не было риска, что твоя милая девушка облажается с твоими… — я поджимаю губы — определенными способами».

'Милая девушка?' Он недоверчиво смотрит на меня. «Ты совсем не милая, Оливия. Прямо сейчас ты сродни гребаному дьяволу! Почему бы… что за… О Господи, посмотри на это! Он бесцельно машет рукой, затем опускается локтями на стол и закрывает лицо ладонями. «Я не могу смотреть».

«Теперь я могу накрыть стол так, как тебе нравится». Я избегаю говорить о необходимости. Вот как ему это нужно. «Это меньшее из двух зол». Протягивая руку, я беру его за руку, так что его голова больше не поддерживается, и он должен смотреть на меня. «Либо я постоянно лажаю, либо ты просто привыкаешь». Указываю на стол с улыбкой. Это может быть чрезмерная реакция, но это один раз. Он вырастет, чтобы принять очертания. Альтернатива — это мини-припадок каждый раз, когда я накрываю стол. Для меня это не проблема.

«Ты здесь единственное зло, Оливия. Только ты.'

«Смотри на это как на искусство».

Он насмехается над этим предложением и сдвигает мою хватку, так что теперь он держит меня. «Это гребаный беспорядок, вот что это такое».

Мое тело провисает в кресле, и я ловлю его угрюмый взгляд на меня краем глаза. За столом? 'Можно ли его заменить?'

«Да», — ворчит он. — Тоже чертовски хорошая работа. Ты не согласны?

«Ну, меня нельзя заменить, и я не проведу с тобой всю жизнь, постоянно беспокоясь, положила ли я дурацкую тарелку в нужное место».

Он отшатнулся от моей резкости, но давай! Я более чем смирялся с его навязчивыми привычками. Да, в некоторых он смягчился, но еще есть над чем поработать, и поскольку Миллер отказывается открыто признавать, что он серьезно страдает обсессивно-компульсивным расстройством, и категорически отказывается обращаться к терапевту, ему просто нужно обратиться к психотерапевту, привыкнуть к моему способу помощи ему. И в то же время я помогаю себе.

«Это не большие встряски». Он доводит безразличие до дюйма своей жизни.

«Никаких серьезных потрясений?» — смеюсь я. «Миллер, твой мир сейчас переживает землетрясение эпических масштабов!» Он практически рычит, увеличивая мое веселье. «А теперь, — я встаю и выдергиваю руку, — ты хочешь позавтракать или откажешься, раз уж ты не был свидетелем того, как я делаю это так, как тебе нравится?»

«Нет нужды в наглости».

'Да, есть.' Я оставляю своего сварливого человека за столом, чтобы он принес свою миску с растопленным шоколадом, слыша, как он бормочет и перекладывает посуду. «Ой», — выдыхаю я, глядя в миску, которая совсем не похожа на восхитительную темную лужу шоколада, которую создал Миллер.

Взяв деревянную ложку, я слегка толкаю ее и теряю хватку за ручку, когда ложка всасывается полутвердой слизью. Я надулся, когда мое тело загорелось, и я знаю, что это потому, что он идет на разведку. Жар его груди встречает мою спину, и его подбородок падает на мое плечо. «У меня есть просьба», — говорит он мне прямо в ухо, заставляя мое плечо приподняться и мою голову толкаться ему в лицо в тщетной попытке остановить покалывание, которое начало терзать мое тело.

'Какая?' Я забираю ложку и пытаюсь размешать.

«Пожалуйста, не заставляй меня есть это».

Все мое тело сдувается, покалывание сменяется разочарованием. 'Что я сделала не так?'