Одна тень на двоих

Конечно, некоторое время они будут продолжать созваниваться, и она станет рассказывать ему об очередных Петиных бизнес-затеях, одна другой хуже, потом родится ребенок, похожий на папочку, и Марта будет его растить, а это дело небыстрое, насколько Данилов мог судить, и постепенно все исчезнет само собой.

Изменить ничего нельзя.

Диалектика, закон природы, как формулировал преподаватель истории Ефим Эммануилович по прозвищу Фима Собак.

— Тебе чай или кофе?

Он посмотрел на нее. У него были очень черные, очень печальные, недоумевающие глаза, как у неожиданно заболевшей собаки.

— Кофе, спасибо. Ты бы присела, Мартышка. Я вполне в состоянии сам налить себе кофе.

— А мне? — спросила Марта. — Мне ты в состоянии налить?

Он называл ее Мартышкой примерно раз в пять лет.

Он варил кофе, молчал и один раз так громко вздохнул, что Марта посмотрела на него с удивлением.

Он был в мягком черном джемпере и серых брюках со стрелками — в собственной квартире в девять часов вечера! Темные волосы, синяя от дневной щетины щека — Марта видела только одну его щеку, — длинные ресницы, чистая кожа.

Аристократ. Белая кость, голубая кровь. Или наоборот, что ли? Голубая кость и белая кровь?

Впервые увидев его родителей, Марта моментально почувствовала себя замарашкой, с разгону влетевшей в герцогские покои в погоне за поросенком, сбежавшим с кухни.

«А где вы живете, милая?» — спрашивала его мать, и Марта готова была сгореть со стыда. Следовало отвечать, что она живет в Беверли-Хиллз или, на худой конец, на Монмартре, но так ответить Марта не могла, поскольку жила в Кратове и, когда ленилась ехать, оставалась у Данилова ночевать. «А где вы служите, милая?» — продолжала мать, и страдания Марты росли пропорционально изменению тона — с вежливого на холодный, с холодного на ледяной.

Марта никоим образом не подходила Данилову, а объяснить королеве-матери, что она не претендует, на кронпринца, Марта не могла. Не скажешь же просто так — вы знаете, я иногда живу у вашего сына, но это не то, что вы думаете. У нас пионерско-братская привязанность друг к другу, основанная на взаимоуважении, сходном чувстве юмора и «полном отсутствии всякого присутствия», как это называла Марта.

Никакого секса. Никакого кокетства ни с одной, ни с другой стороны.

Никаких претензий друг к другу. Никаких обязательств и вопросов, что делать и кто виноват.

Когда-то ей хотелось, чтобы все сложилось по-другому, а потом перестало хотеться.

Он был трудный человек. От одних его правил можно сойти с ума. Его молчание могло означать все, что угодно, а он только и делал, что молчал. В его присутствии хотелось выпрямить спину, немедленно убрать со стола локти, проверить, чисто ли вымыты руки, и, проделав все это, моментально смыться.

Никто не хохотал, не говорил громко, не чавкал, не пел, не болтал, не стучал вилкой по стакану, не задавал глупых вопросов, не гонял по компьютерному полю супермена, выкрикивая «давай-давай!», не надувал пузыри из жвачки, не матерился, не разваливался в кресле, не рассказывал анекдотов, пока в поле зрения был Данилов.

Как будто это был не Данилов, а гроб с покойником.

— Может быть, хочешь чаю? — спросил он, заботливо наклоняясь над ней, и Марта очнулась. — У меня есть какой-то чай из трав.

— Не какой-то чай из трав, — поправила она, — а успокоительный сбор, Данилов. Я его привезла две недели назад. И я не хочу чай из трав. Я хочу кофе.

— Тебе точно можно?

— Господи, — в сердцах проговорила Марта, — как это жена жила с тобой столько лет!

И перепугалась. Они никогда не вспоминали о его покойной жене.

— Всего три года, — поправил ее Данилов и улыбнулся, — не пугайся, пожалуйста. Я не стану бледным и мрачным от одного упоминания о ней и не стану курить сигареты одну от другой. Я же не герой сериала!

«Ты не герой сериала, — подумала Марта быстро, — но я видела твое лицо, когда ее хоронили».

Он был совершенно один, хотя толпа была огромной. Его родители из Америки прислали соболезнования и элегантный веночек, а друзей у него не было никогда. Шел снег, такой же, как сейчас, но Данилов был в темных очках. Он снял очки, когда сел к ней в машину, и Марта увидела его лицо.

Прошло пять лет, а Марте иногда казалось, что пять дней.

Когда он женился, ему было тридцать. Когда спустя три года ее хоронили, Данилову стало шестьдесят.

— Тебе не нужна помощь? — спросил Данилов, аккуратно глотнув кофе. — Я имею в виду деньги. Или врачи?

— Я беременная, а не тяжелобольная, — буркнула Марта, — а денег у меня своих навалом.

Это была не правда, но она никогда не брала у него деньги, даже в самые трудные времена. Лучшая подруга Инка фыркала и плевалась.

«Ты просто ненормальная, — говорила она, — с паршивой овцы хоть шерсти клок. Раз уж он на тебе не женится, пусть деньги дает».

Природа их «высоких отношений» практичной Инке была недоступна.

Впрочем, не ей одной.

— Как хочешь, — сказал Данилов, — просто на всякий случай знай, что я всегда готов тебе помочь. Чем угодно.

— Я тебя найму сидеть с ребеночком, — пообещала Марта.