Однажды мы придем за тобой

Я пересел на пол, она расстелила небольшую силиконовую скатерть и поставила на нее пачку немецкого печенья и две чашки, кажется, не пластиковые, а из тонкого фарфора. Тем временем кофе был готов. Нааме взяла кофейник, прихватила небольшую плоскую бутылочку и присела напротив, поджав ноги так, что полотенце сползло настолько, чтобы у меня кровь прилила к голове…

— Я поухаживаю за тобой, — сказала она, наливая мне кофе в чашку. — Кофе интегральный, если хочешь подсластить, опусти стикер. — Она протянула несколько полосок, похожих на парфюмерные пробники. — Хочешь, я добавлю тебе бальзама?

Видя, что я не в силах ответить, она улыбнулась и добавила мне в кофе немного тягучей жидкости из бутылочки. Себе налила больше.

— За нас, — Нааме подняла чашку, — и за Проект.

— А разве с кофе говорят тосты? — удивился я.

— С таким говорят, — ответила она, и мы выпили. Кофе оказался со странным привкусом, довольно бодрящий, но я едва не поперхнулся, потому что забыл его подсластить.

— Милый Бракиэль, — проговорила Нааме, отставляя чашку. — Я не могу тебя понять. Взрослый мужчина, хотя порой ведешь себя как тинейджер; ты силен и решителен в экстремальных ситуациях, но робок, когда тебе ничего не угрожает…

— Ну да, я такой, — признался я, в душе польщенный ее словами.

— Прости, что не взяла тебя с собой. Я видела, как ты загрустил, когда решил, что полетов больше не будет. Но ты ошибаешься — то, что мы собрали всех, еще не означает, что для тебя небо закроется.

— Я больше расстроился из-за того, что вы меня не взяли с собой, — сказал я. — И до сих пор неспокоен. Мне кажется, вы мне не доверяете.

— Ну что ты, Бракиэль, — улыбнулась она. — Доверяю, даже больше, чем… кому-либо.

— Тогда почему не берете меня с собой? — упрямо повторил я.

— Бракиэль, — серьезно произнесла Нааме, — ты когда-нибудь убивал? Не так, как в Швейцарии, не обороняясь, а сознательно, хладнокровно?

— Нет, — честно признался я.

— А я сегодня убила. — Она отвернулась в сторону. — Нет, я не сама отнимала жизнь, я даже этого не видела, но…

Она вскинула голову:

— Эти пятеро подростков мертвы. Возможно, кто-то из них пока еще жив. Их будут пытать, но я стерла им память. Тем не менее этих ребят все равно убьют. Просто так, лишь бы чего не вышло. Понимаешь, почему я пила.

Я кивнул и добавил:

— Вот потому я и должен был находиться рядом с вами.

— Зачем? — Она невесело улыбнулась. — Чтобы их кровь оказалась и на тебе?

— Думаете, мое отсутствие что-то изменило бы? Нааме, вы не понимаете, я…

Она перегнулась через наш импровизированный столик и приложила ладонь к моим губам:

— Лучше помолчи. Ты не знаешь, о чем говоришь. А я не хочу вспоминать, что произошло. Думаю, у меня достаточно мудрости, чтобы принять то, что я не могу изменить. Выпьешь еще кофе? И ты не попробовал печенья.

— Спасибо. — Я взял из коробки кренделек. — Но, Нааме…

— Да замолчи ты! — В голосе послышалась нотка раздражения. — Вот что, Бракиэль, я хочу предупредить тебя: завтра во второй половине дня, после вводных занятий, ты будешь мне нужен. В том числе — как пилот. Так что готовься. Тебе придется хорошенько выспаться, завтра нам предстоит долгий путь.

Я отхлебнул кофе и спросил:

— Тогда, может, я пойду? Или ты хочешь, чтобы я остался?

Она долго смотрела на меня, но потом все-таки ответила:

— Хочу. Но нам обоим нужно отдохнуть. Я поставлю сонный имплантат и завалюсь спать, ты тоже постарайся. И…

Она осторожно подвинулась ближе и добавила:

— Давай подождем до завтра. Отложим все тревоги, оставим все воспоминания и подождем, идет?

Я чувствовал запах ее влажной кожи и не мог им надышаться. Мне очень не хотелось уходить, но как можно остаться? Наконец я неуверенно кивнул:

— Хорошо, — и поднялся с ковра.

Я шел по коридору кураторского крыла в отрешенном состоянии. Так случается при «информационной перегрузке», хотя у меня, скорее, перегрузка была не информационная, а эмоциональная. (В такие моменты ты ничего не чувствуешь, ни о чем не думаешь.) Зато чувства мои обострились. Я услышал, например, за одной из дверей голос Бараки и девичий смех — кажется, смеялись две девочки. Интересно… Когда-то я ревновал Нааме к Бараке, но потом узнал одну пикантную подробность — его прельщали девочки, как он сам выражался, уже достигшие возраста согласия, однако не вступившие в возраст настойчивого предложения.

В других двух комнатах царила тишина. Возле двери Апистии лежала бумажка, которую я подобрал. Оказалось, это бирка с какой-то синтетической вещицы с предупреждением: «содержит структурные наноботы, стирать только в чистой фильтрованной воде без добавления моющих средств». Я зачем-то сунул бирку в карман и вышел в большой коридор, ведущий к площадке лифтов.

Я жил в отдельном двухместном «изоляторе» совсем один и ничуть об этом не жалел, как и о том, что у меня нет своего бокса. Зато у меня были «Изида», «Озирис» и «Анубис».