Однажды мы придем за тобой

Тем не менее приязнь никогда не мешала паранойе, которая вообще является становым хребтом моей личности. Мне не нравилось, вызывало смутную тревогу то, что ко мне так хорошо относились. Внутри меня засело убеждение, что другие люди просто так никогда не станут к тебе хорошо относиться. Если тебя окружают заботой и вниманием, значит, от тебя что-то нужно. Я была нужна Нинель и ее союзникам, но зачем? В чушь, что они бескорыстно, из чувства солидарности, спасают себе подобных, я не верила. Определенные предположения по этому поводу у меня, конечно, имелись, но я не из тех, кто гадает на кофейной гуще. Я решила посмотреть, что к чему, прежде чем делать выводы. А пока поживу на казенных харчах, тем более что с ними проблем как раз не было — робокухня, от которой я ожидала худшего, оказалась выше всяких похвал. Особенно после халяльного издевательства моих приемных родителей. Единственный недостататок — то, что на вид блюда казались совершенно одинаковыми, но… это, мать его, просто магия — на вкус пюре, именовавшееся грудкой индейки в сухарях, было именно грудкой в сухарях, серая масса с этикеткой «Омар в красном вине», хоть и выглядела непереработанной целлюлозой, по вкусовым качествам соответствовала заявленному. Кстати, о вине — небольшая доза спиртного была вполне доступна, хотя напиться, конечно, никто не позволил бы. Ну, мне-то это до лампочки, спиртное я не употребляю, а омары в вине попробовала.

Доступны были и сигареты, курить разрешалось у себя в комнате или в боксе — в общественных местах курение не поощрялось. Впрочем, Нинель смолила где придется, видимо, на нее правила не распространялись.

* * *

Для меня все еще оставалось загадкой, на кой хрен нас здесь собрали. Я провела на базе пару дней, и все это время не было ни малейшей попытки как-то нас организовать. Каждый оказался предоставлен сам себе; впрочем, большинство девочек уже сгруппировались в двойки, тройки и даже четверки, но меня как-то не тянуло ни присоединяться к чужому кагалу, ни организовывать свой.

От нечего делать я освоила собственный бокс — сначала просто хотела выбросить все, что там было, однако неожиданно увлеклась содержимым! В сейфе хранилась такая коллекция патологических организмов, что даже вполне реальный «НАЙАД»[49]

 или мифическая «Амбрела» удавились бы от зависти. Я читала электронные записи у контейнеров, чувствуя нечто близкое к восторгу. Затем обнаружила электронную помощницу — голограмму симпатичной девочки в белом халате, и все пошло веселее. Ася[50]разъяснила мне, как правильно пользоваться тем, что я считала простым сейфом, — каждая ячейка была снабжена нейропроектором, который мог показать и симптомы заболевания, и действия характерных токсинов, и многое другое. Стоя у стеллажа с вирусом, я словно перемещалась в город, пораженный, например, летучей формой геморрагической лихорадки Клайва. Я могла видеть больных, расчесывающих фурункулы, в исступлении срывающих с себя куски плоти, могла чувствовать сладкую вонь гниющего живого мяса.

Это было прекрасно.

Работать ночью не возбранялось, потому я, прихватив холодного чая и несколько сэндвичей (по виду это было нечто вроде куска пудинга, но на вкус — бифштекс высшей пробы!), заперлась в боксе и предалась фантазиям наяву. С помощью верной Аси я побывала в самых разных городах, устраивая им эпидемии всякой бяки. После полуночи мы с Асей открыли новую опцию, не запротоколированную в инструкции: совместными усилиями мы могли смоделировать антиэпидемические мероприятия. Это немного походило на шахматы: я играла за черных, за эпидемии, и выкашивала полгорода, но Ася, неизменно выбирающая белых, городскую службу здравоохранения, в конечном итоге находила на меня управу.

Под утро я была буквально измождена и ушла к себе, пообещав взять реванш. Придя в комнату, я упала на чертовски удобное ложе и моментально заснула, сжав в кулаке свой маленький талисман — фигурку рыси, сделанную из серой шерсти. Фигурке исполнилось сто лет в обед, она находилась у меня, наверно, с первых дней жизни. Засыпая, я думала о своей рыси, о ее блестящей шерсти, которая, по всем законам физики, давно должна была истрепаться от жарких детских объятий. Я не сомневалась, что мне приснятся пораженные чумой и сибирской язвой города, — когда я чем-то долго и напряженно занималась, сны всегда становились продолжением дневных занятий.

Вместо этого я увидела бескрайнюю снежную равнину — такую, как я наблюдала с борта «Изиды». Снег был чистый, девственный, но не антарктический. Я находилась на опушке густого елового леса, а из-за сугроба напротив выглядывала моя рысь, выросшая до размеров настоящего зверя. Наверно, мне должно было сделаться страшно — но я вдруг вспомнила котенка из парка и, присев, сказала:

— Кис-кис… жаль, угостить тебя нечем.

— Вечно у тебя так, — произнесла рысь. Она лениво вышла из-за сугроба и потянулась, как обычная кошка. — Ладно, я не голодная, а то я и тобой перекусить могу.