И вот с сегодняшнего утра в каюте капитана была надежно спрятана пухлая пачка долларов, полученная от раннего посетителя. От удивил капитана тем, что заговорил на вполне понятном русском языке, пояснив при этом, что когда-то окончил институт в Воронеже. Деньги же эти составляли ровно половину той суммы, которую он предложил капитану за доставку партии ящиков в назначенный пункт, который будет ему указан. Сам же мистер Огемфе (так он себя назвал) и его лоцман будут находиться на «Ладоге» до самой выгрузки. Тогда капитан и получит остальные деньги, документы на груз (сельскохозяйственная техника в ящиках), а также денежный чек, который должен быть оплачен в одном из банков города. «Этот банк будет закрыт после праздника на несколько дней», сказал Огемфе с подкупающей откровенностью, и что потом он вообще будет ликвидирован. Чек этот и все документы — это только для властей. Капитан понял, что о наличной оплате надо молчать. Груз «Ладога» получит в море с борта другого судна, которое будет ее ожидать недалеко от берега. «Все как в авантюрном фильме», — невесело усмехнулся про себя капитан, а вслух лишь сказал, что от причала ему трудно будет отойти своими силами, теплоходу негде развернуться и нужен буксир, чтобы немного оттянуть нос судна в сторону моря. Огемфе пообещал, что буксир подойдет к «Ладоге», когда хорошо стемнеет.
Утром капитан объявил команде за завтраком обыденным, даже несколько ленивым голосом о том, чтобы все были на борту к двадцати двум часам. Ему хотелось верить своим людям, но он понимал, что человек бывает слаб, и тогда осторожность для принимающего решение окажется спасительной. Поэтому он ничего больше не сказал. Завтра в стране будет праздник — День независимости, и в этом крупном портовом городе торжества готовились такие, чтобы не уступить столичным, так как многие здешние жители были убеждены, что именно их город должен был стать столицей; но белые люди, правившие их страной почти сто лет, считали климат на приморской низменности нездоровым и выбрали для столицы колонии место на небольшой возвышенности.
Улицы украшались портретами президента, среди которых преобладали два варианта: в военной форме и с орденами фантастического вида, а другой — в цветистой широкой агбаде — рубахе с круглым воротом и в шапочке пирожком из леопардовой шкуры.
Уже днем город начнет самозабвенно плясать под грохот бесчисленных барабанов, пить все, что пьется, и продолжаться это будет до утра и даже значительно дольше.
Капитан подумал, что этот Огемфе, который оставил у него деньги и не потребовал даже расписки, выбрал время выхода в море не случайно.
Свирин, когда неделю назад писал жене, не зря изорвал два предыдущих письма. В них он пытался пересмотреть свои отношения с женой сумбурно, упрекая себя в душевной несостоятельности, и как результат — удручающая очевидность его жизненных неудач. Люди вступают в брак, здраво рассуждал он, чтобы быть вместе. Если же супружеская жизнь состоит из одних разлук, то в ее целесообразности стоит усомниться. В общем, такими покаянно-скорбными рассуждениями Свирин пытался обеспечить себе индульгенцию по поводу некоторых вольностей, которые он мог бы себе позволить в будущем. Дело в том, что за пару дней до написания письма Эльяс Халид (возможно не без тайного умысла) направил его с торговым поручением к владелице небольшого магазина на проспекте Президента (имелся в виду нынешний президент). Эльяс оптом отправлял ей кое-что из галантереи. Свирин был любезно принят лучезарно улыбающейся молодой хозяйкой светлошоколадного цвета и в ярчайшем платье туземного покроя, усажен за стол в большой комнате жилой части дома, накормлен, так как время было обеденное, супом «эгуси» с курятиной, креветками и весьма умеренно наперченным. Были и другие экзотические кушанья. На Свирина такой прием и сама хозяйка по имени Аина произвели должное впечатление. Когда он прощался и благодарил ее, он даже вспомнил и привел одно местное выражение, звучавшее как «ми мот фул». Оно должно было означать нехватку слов для благодарности, а дословно переводилось как «мой рот дурак».
Свирин был тогда приглашен в гости на приближающийся праздник, и он со смущающей его самого поспешностью это приглашение принял. Он уже сознавал, что падение его не за горами. Но Свирин тогда еще не знал, что судьба в лице коренастого господина Огемфе уже идет ему на помощь и сделает его будущее угрызения совести излишними.
Дня через два после того, как Свирин познакомился с соблазнительной Аиной, вечером он сидел в каюте у Сенченко, который обычно был у него подвахтенным, сменяя его на руле. Отмечали день рождения Сенченко, высокого, худого, отдаленно напоминающего актера Александра Абдулова, посаженного на строгую диету. Пили слегка разбавленный спирт, добавляя в него лимонный сок и лед кубиками, который Свирин принес в термосе от Эльяса. Медицинский же спирт Сенченко нашел в аптеке где-то в самом центре города.