— Ладно, можете не оправдываться. Я здесь капитан, но не блюститель нравственности. В следующий раз не отпускайте ее слишком быстро, а то всех разочаруете. Некоторые даже подумают, что вы расист и отвергаете ее из-за цвета кожи.
Было непонятно, шутит капитан или действительно дает советы?
В том, что официантка заходила к нему с умыслом, сомнений было все меньше. Но с каким? Она назвалась Нолиной и тотчас же села подчеркнуто близко к Комлеву, выставив против него круглые и гладкие коленки цвета отполированного орехового дерева. Прикурив сигарету, она уходить явно не спешила. Было также заметно, что курит она неумело и на курильщицу совсем не похожа. От нее, впрочем, тянуло табачным дымом, но это, скорее, объяснялось долгим пребыванием в прокуренном баре. От нее еще попахивало спиртным и духами со странным резким запахом. Комлев вдруг с какой-то неловкой растерянностью нашел, что она привлекательна и, кажется, доступна, даже пугающе доступна, и это его не на шутку встревожило. «Ерунда какая-то получается, — сердился он на себя. — Придется быть начеку». Надо сказать, что работая в своем отечестве на пассажирских и других судах, Комлев принципиально не позволял себе шашней с официантками и буфетчицами. «Если они являются по отношению к тебе хотя бы косвенно подчиненными, — без тени ханжества рассуждал он, — старайся вести себя на работе безупречно. Иначе это будет похоже на использование своего служебного положения».
Капитан предложил ему отдохнуть, а с полуночи присоединиться к нему на время его вахты, чтобы ознакомиться с условиями ночного плавания по реке.
— Я застал еще времена, когда бегемоты переплывали реку и надо было смотреть в оба. Впрочем, делали они это редко. У каждой семьи есть своя территория, и они ее охраняют. Охота на бегемотов давно запрещена, но туземцы их все равно убивают. Так что встретиться с ними на реке удается теперь не часто из-за того, что их просто мало. Крокодилов тоже стало меньше, но мне их не очень жаль.
— А как на реке с плавающими бревнами? — поинтересовался Комлев. Он знал, что для колесного парохода это враг номер один.
— Случаются, хотя, к счастью, не часто. Когда не очень темно, а бревно или ствол дерева выступает над водой, удается отвернуть. Колесные плицы у нас из крепких досок, но и они ломаются. Заменой их занимается машинная команда и, конечно, без большого желания. Она считает, что по-ломка плиц происходит по виде судоводителей, и во многом это так. А мне приходится удлинять время стоянки, чтобы произвести ремонт колес, хотя никто не любит терять светлое время на стояние у причала, а потом двигаться в темноте. И рушится, конечно, расписание. Поэтому я не устаю напоминать своим помощникам: «Джентльмены, берегите гребные колеса. Благодаря им мы и передвигаемся по воде».
Комлев побывал в машинном отделении «Лоалы» сразу после ее выхода в рейс и тут же вспомнил свою первую летнюю практику в училище на пароходе «19-й партсъезд». Капитан, старый, как и сам пароход, держался с мрачноватым достоинством хранителя древних, но не ценимых современниками реликвий, который к тому же подозревает, что посетители смеются над ним за его спиной.
— Я думаю, что вы видите последний пароход на плаву, молодые люди, — говорил он в первый день прихода курсантов. — Предлагаю хорошо запомнить все, что вы на нем увидите. Своим молодым подчиненным вы тогда сможете хотя бы рассказать, как работает паровая машина.
Капитан был одет со старомодной флотской элегантностью и, кажется, ничуть не завидовал им, молодым, дерзким и раскованным, которым все еще казалось, что жизнь впереди такая длинная, что сама ее обнадеживающая протяженность во времени как бы зачеркивает пугающую возможность ее конца. Комлев помнил себя таким же молодым дураком, как и большинство его товарищей, но пароход тогда его заинтересовал своей уходящей в историю жизнью. Практикантам показывали работающую паровую машину и это было похоже на путешествие в эпоху Уатта и Ползунова. Мало что изменилось с восемнадцатого века: два огромных цилиндра, неспешное движение поршня, угрюмо-покорное вращение тяжелого маховика.
С тех пор Комлев плавал только на дизельных судах и, если это были пассажирские, не очень-то любил заходить в машинное отделение. Только если нужно было поговорить с механиком или с одним из его помощников. Там всегда стоял стук и даже иногда грохот, на верху блока цилиндров нервозно дергались клапаны со своими пружинами и все, связанное с этим блоком, сотрясалось, а прочее просто дрожало мелкой дрожью.