Однажды в мае

Самое скверное, разумеется, началось тогда, когда они попали на родную улицу Пепика. Пепик не сомневался, что мать хорошо примет Галину. Но как быть с фауст-патроном? Как быть с автоматом, который эта полоумная девчонка ни на секунду не выпускает из рук? И потом, самое главное: как мать отнесется к бегству Пепика из дому?

Мать, конечно, сведет с ним кое-какие счеты. А когда она сводит с Пепиком счеты и ее глаза из небесно-голубых вдруг превращаются в свинцово-серые, это иной раз хуже отцовского подзатыльника!

Сразу же у ступеней, которые вели к Гошекам с улицы, расположенной выше, начинался небольшой огородик. Да какой, впрочем, это был огород! Так, несколько квадратных метров, украденных у города между стенами домов… Да и сноп солнечных лучей здесь не помешал бы! Но для пани Гошековой этот огородик был величайшей радостью в жизни. Каждый кусочек почвы был использован здесь не только под кольраби, салат, фасоль, но даже под первоцветы и темно-синие бархатистые анютины глазки. Их так любит мать Пепика! А вот тут, в углу, раскинул свои широкие листья ревень.

У Пепика хватило духу дойти только до уголка, где рос ревень. А как быть дальше? Каждый следующий шаг, главное, с этой железной махиной в руках, — шаг к погибели. Или шаг, по крайней мере, в львиное логово…

— Ты что, боишься? — спросила Галина, заметив нерешительность Пепика.

— С этой штукой, — ответил Пепик, показав взглядом на фауст-патрон, — матери никак нельзя на глаза показаться… Она мне…

— Понимаю, — сказала, грустно улыбаясь, Галина. — У меня ведь тоже… была мать. Давай спрячем куда-нибудь!

У Пепика словно свалился тяжелый камень с плеч. Золотая Галина! И бесценный ревень! Ведь его широкие листья словно возданы для того, чтобы в них утонуло, как в омуте, оружие Пепика.

— А это?.. — постучала Галина пальцем по автомату.

Пепик молча, с несчастным видом, кивнул головой. Нечего и говорить, он отлично понимал, что Галина ни за что на свете не выпустит автомат из рук! Но Галина скинула ремень с плеча, спокойно просунула руку между планками забора, и листья ревеня тихо сомкнулись над автоматом.

— Может, больше и не понадобится! — вырвалось у Пепика.

Галина посмотрела на него с любопытством, точно не понимая.

— Может, уже все кончилось! Мир!

— Не бойся… еще пригодится!

— Ну, так я потом выйду… и спрячу все под кроватью! — зашептал Пепик.

Он был просто счастлив. Теперь Пепик почувствовал себя свободным и легким, как птица.

— Пошли! Мама, наверное, уже заждалась, — сказал он и потянул Галину за руку к ближайшему окну, а потом забарабанил в него изо всех сил.

ТРЕВОГИ МАРИИ ГОШЕКОВОЙ

Работа с самого утра валилась из рук Марии Гошековой. Все эти шесть лет она мечтала о будущем освобождении. Оно не могло не прийти. Но сейчас, когда стало очевидно, что Прагу могут освободить с минуты на минуту, на Марию напал страх. За себя она не боялась. Если бы ей сказали: «Прага будет освобождена, но ради этого ты должна пожертвовать жизнью», — она бы не колебалась.

Но душа у нее была не на месте, когда она думала о Пепике, стремительном и своенравном, как молодой жеребенок. Она горячо и нежно любила этого пятнадцатилетнего подростка, как может любить только мать. Боялась она, конечно, и за мужа, понимая, что он не останется в стороне от борьбы, но по-другому, не так, как за Пепика. Гошек тверд, настойчив, умеет быстро и правильно разбираться в событиях, готов пожертвовать собой в случае необходимости, но не станет рисковать жизнью без крайней нужды. В этом она была твердо уверена. Она хорошо знала опытность и рассудительность мужа.

Другое дело Пепик, не признающий никакой узды. Она не могла быть спокойна за него. Пепик, как и его родители, ненавидел гитлеровцев с детских лет, со дня прихода оккупантов в Прагу. Он был воспитан в этой ненависти. В то время и нельзя было воспитывать детей по-другому. Как можно было скрыть от детей зверства оккупантов в Праге и по всей стране? Фашисты расстреляли учителя Дастиха. Для всего класса, в котором учился Пепик, это было живой страшной действительностью. Мальчики считали, что они обязаны отомстить за своего учителя, отплатить за этого добросердечного веселого человека, к которому они были так привязаны и который платил им тем же.

Пани Гошекова отлично понимала, почему Пепик вдруг увлекся стрельбой из духового ружья и всегда так взволнованно рассказывал ей, как он десять раз подряд попал в яблочко. Она понимала, почему Пепик и все его товарищи не пропускали ни одного тира…