Однажды в мае

— Вот тебе ружьецо от деда-мороза! — дружелюбно захохотал он.

— Где это ты достал? И кто тебя выбелил?

— В эсэсовском госпитале. Мальчики там с ним баловаться вздумали. Ну, я и отобрал у них, пока они глупость какую-нибудь не выкинули. Кто тут пулеметчик? Пусть вычистит машину как следует. А меня в гипс положить попробовали, будто у меня руки-ноги поломаны!

Лойза нагнулся, и над ним поднялась туча белой пыли. Но угольщик невозмутимо продолжал снимать с себя пулеметные ленты, которые были намотаны крест-накрест на его груди и спине.

Оказывается, Лойза с десятью парнями смело ворвался в госпиталь эсэсовцев и вихрем взлетел на третий этаж, откуда стрелял пулемет. С помощью автомата и кулаков они расправились с коварным стрелком и отбили сначала ручной, а потом и станковый пулеметы.

При обыске больничных палат медицинские сестры страшно визжали, поднимая руки вверх. При этом немки яростно протестовали: они, мол, находятся под охраной Красного Креста, и их никто не смеет обижать.

— Не орите! — успокаивал их Лойза. — Я под охраной четырех великих держав, да и то не кричу. Однако надо подумать, — сказал он старшей, самой противной сестре, — может, вас сдать в комиссию по охране памятников старины?

Хотя сестры и ссылались на международный Красный Крест, это не помешало им сбросить с третьего этажа на угольщика, когда тот по лестнице спускался с пулеметом, два мешка с медицинским гипсом. Один из них ударился о перила, лопнул и осыпал Лойзу Адама толстым слоем белой пыли. Угольщик чуть не задохнулся.

— Зря стараетесь! — крикнул он наверх. — Можете меня с головы до пят выбелить — «нейтрала» из меня все равно не получится!

Франта Испанец готов был расцеловать Лойзу за подарок, который тот поднес защитникам моста, но угольщик только рукой махнул:

— Это еще не все. Ребята сейчас привезут на двуколке ручные гранаты и винтовки.

Подарок угольщика резко изменил положение на баррикаде у моста. Правда, Лойза Адам еще с вокзала послал сюда пятнадцать человек с винтовками, но, как ни старался Иозеф Стршельба, его отряд почти весь распался. Он так и не успел добраться до моста, и не потому, что люди струсили, — ведь они жаждали свободы и нетерпеливо рвались в бой, однако на пути к мосту почти в каждом доме просили помочь: в доме, мол, забаррикадировался гитлеровский офицер или гестаповец, и грозит стрелять, голыми руками его не возьмешь.

Иозеф Стршельба сначала не отказывал и отпускал одного-двух вооруженных людей — пусть наведут порядок, а потом быстрее добираются до моста. Но стоило помочь одним, как уже нельзя было отказать и другим. Отряд растаял, как снег на солнышке. И к поваленному трамваю, за которым сидели Испанец с Гошеком, Стршельба привел с собой лишь троих бойцов. И своевольный Микат, который так радовался предстоящему фейерверку, тоже куда-то исчез. С четырьмя-пятью. винтовками можно было отбить лишь незначительные атаки. А что, если вздумает прорываться большой отряд гитлеровцев?

У Гошека от всех этих забот голова пошла кругом. В то время, когда он прибежал на зов Испанца, у моста находилось человек двадцать пять, но ни у кого не было оружия. Винтовка была только у одного Гошека. Уже одно это придавало ему вес в глазах остальных.

Испанец пожал Гошеку руку и сказал громко, так, чтобы вокруг все слышали:

— Гошек, ты назначен командиром на мосту. Революционный национальный комитет приказывает тебе не пропускать немцев через мост в Прагу, чего бы это ни стоило!

Толпа загудела, поддержав Испанца: от спокойной коренастой фигуры Гошека веяло необыкновенной уверенностью. Даже тем, кто его не знал, было ясно, что он человек вполне надежный.

Гошек перевел дух и тихо сказал Испанцу:

— Может, лучше ты, Франта?..

— Тебя здесь знают, Гошек. Тебе доверяют. Это очень важно. И солдат ты тоже хороший.

А ты куда?

— Понятно, при тебе останусь. Буду помогать.

Они больше ничего не сказали друг другу. Да и зачем? Без всяких слов их объединяла общая вера в победу.

Где-то там, за рекой, был враг. Он скрывался в кудрявых рощицах, среди безобидной зелени садов вокруг вилл. Иногда, словно железный дятел, оттуда тюкал невидимый пулемет, и с высоких мачт на мост сыпались осколки фонарей. Пули били и по бетонным перилам, откалывали от них мелкие кусочки, которые летели в разные стороны, барабанили по грязному днищу трамвая.

Мост нужно было превратить в неприступную крепость. Но сейчас, пока было светло, всякий шаг по широкой проезжей части моста грозил смертью. Нацисты сами дали знать об этом: полчаса назад через мост пытался пройти из Голешовиц в Пельц-Тирольку какой-то человек. Он шел с портфелем под мышкой, словно на прогулку.

— Лучше вернитесь, приятель! На мосту вас нацисты убьют! — предупредили его.

— Это почему же? — обозлился он. — Я человек нейтральный, в политику не лезу! — И он вынул из портфеля белый, должно быть парикмахерский, халат, подчеркивая свой нейтралитет.

— Они тут уже застрелили одну кондукторшу… за здорово живешь!