Однажды в СССР

Приближался назначенный час. И сколько бы не было дано времени на подготовку – все оно пройдет, просыплется, как песок сквозь пальцы. Но верно и иное: если на какую-то дату назначено испытание, то оно случится, дата пройдет, и можно будет жить далее. Уже выдали аванс, и Аркадий уже желал, чтоб скорей наступил день августовской зарплаты. Говорили, что вместе с зарплатой выдадут и деньги за сверхурочные тем, кто трудился на фрезере. Как ни странно, колебаний уже не было. Слишком долгий путь пройден.

После случившегося следователь, привлеченный для составления психологического портрета грабителей, заключил, что в те дни Аркадий окончательно превратился в изгоя и обозлился против советской власти. Вывод сей никто не опровергал, поскольку он всех устраивал, да и возразить было некому.

На самом деле злобы не имелось. Было не до нее.

Тревожило: все ли продумано, все ли пойдет так, как запланировано? Не испортится ли погода?.. Нельзя было переносить ограбление на осень. Во-первых, дожди. Во-вторых, многое могло случиться.

Опасно думать, что если вас никто не трогает, то о вас забыли. Кто-то постоянно ходит по нашим будущим могилам. В военкомате переложили учетную карточку из одной картотеки в другую. На заводе фамилию внесли в какой-то список. В милиции заинтересовались: уж не родственник вы такого-то оттуда-то и оттуда?.. Пашка мог совершить какую-то глупость.

В раздумьях проходил и рабочий день.

Нет, Аркадий думал не только о грядущем ограблении. Перебирал прошлое. Опять мысленно взвешивал Машу и Вику – кто лучше?.. Тот ли Маша человек? У нее были милая улыбка, вздернутый носик, кукольное личико, и в тоже время, во взгляде – расчет, в голосе – какой-то скрип. Следовало все же вычеркнуть ее из своего сердца.

Еще вспоминалась юность, учеба перед службой в армии. Он с друзьями именовал свое училище «чистилищем», но времена были светлые, легкие. И столько мечтаний о будущем, и родители – живы, здоровы. Кто бы знал, что так все обернется?..

–

Жданов был большим городом, но хоронили близких на маленьких кладбищах, разбросанных по городу, ближе к дому. Оттого некоторые кладбища переполнялись. Горьковское кладбище, что находилось на одноименном поселке, настолько плотно примыкало к проезжей части, что казалось: еще немного и могилы выплеснутся на дорогу. И, проходящие мимо рассматривали памятники, вглядывались в лица умерших, примеряли на себя их года жизни и смерти.

Рядом с кладбищем находилась автобусная остановка, и Аркадий порой стоял на ней, ждал, разглядывал могилы. Думал, о тех, кто в них. Что мертвецов туда свело? Что сталось с их мечтами?

Какой след они оставили кроме этих могил?

Вот, скажем, взять яблоки симиренковские. Кем был тот Симиренко? Наверное, садоводом и даже селекционером. А вот что за человек он был – высокий или низкий, лысый или кучерявый – не помнит людская молва. Зато яблоки его на любом колхозном рынке осенью имеются.

Или вот, скажем, за заводом имеется поселок имени Лизы Лепехиной, основанный рабочими из сел, которым лень было домой ездить каждый день. Лепехинцы как на подбор – щуплые, низкие, с дрянными зубами, с папироской меж ними, с запахом перегара. И кем бы ни была та Лиза, но дала она наименование целому отряду рода человеческого.

А тут что? Обелиск из двухмиллиметрового стального листа, могилка, которая сотрется с лица земли, едва за ней перестанут ухаживать.

Аркадий приходил домой, но его ждала не семья, а приятель Пашка. Он рассказывал о том, как он провел день на заводе:

– Ты думаешь, я весь день сидел, сложа руки? Я еще поспал…

–

И вот тот день настал.

Глава 40

На проходной должны были проверять пропуска, а после трударям вменялось в обязанности оставлять их в табельной. Но вахтеры традиционно зевали, а табельщицы, как говориться, «рисовали восьмерки», не особо обращая внимание на содержимое ячеек пропускного табло.

Аркадий и Пашка зашли где-то без часу полночь вместе с третьей сменой – далее на территории завода было не так уж и трудно затеряться.

В этот время завод напоминал парк – шумели деревья, высаженные вдоль дорог, дул свежий ветер. И лишь грузовик, тянущий на прицепе какую-то емкость, мог разрушить идиллию.

– Ты таблетки не забыл?.. – спросил Аркадий.

Пашка похлопал себя по карману на рубашке-бобочке.

– Со мной.

В аптеке были куплены таблетки кофеина. По плану Пашка должен был подбросить его в чифирь мастеру с участка раскроя полотнищ. Мастер сидел еще при Сталине по политической статье, впадал в лагерную ностальгию и чифирил в обеденный перерыв. От кофеина в чифире у него прихватит сердце. Вызовут скорую, и ее вызов станет сигналом начала операции.

Впрочем, прежде требовалось нейтрализовать столовую.

Аркадий в те часы ощущал всю хрупкость своего плана – ведь все могло пойти как-то иначе.

Ожидали они на втором этаже недостроенного здания насосной станции.