Однажды вечером в Париже

– Да. После того. После ужина. За которым последовал поистине сказочный час.

Робер вздохнул:

– Лишаешь друга последних иллюзий.

– Скорблю с тобой. А ты никогда не задумывался о том, что мог бы сделать карьеру в «Паризьен»? У тебя фантазия работает как раз в том направлении, которое у них там идет нарасхват.

– Сам знаю. – Робер принял мои слова за комплимент. – Но астрофизика мне все-таки больше по душе. В обед увидимся?

Я покачал головой:

– Нет, я занят. Позвоню тебе.

– О-о-о! Don’t call us, we call you[23]. Ты запел, как эти чертовы знаменитости.

Я засмеялся:

– Да, дружище. Я теперь, понимаешь ли, известная личность.

Клянусь, я просто пошутил, без всякой задней мысли. Но вечером в «Синема парадиз» я получил хороший урок.

– О мсье Боннар! Подумайте, нет, вы только подумайте, что творится! – воскликнула мадам Клеман, размахивая перед моим носом номером «Монд». – Из газеты приходили! Спрашивали вас. Хотят написать статью о «Синема парадиз». Вот карточка журналиста. Сказал, чтобы вы, как появитесь, сразу ему позвонили. А еще сказал, что от нашего старого кинотеатра он прямо-таки в восторге. Я его тут поводила, показала все, он очень внимательно все осмотрел. Какое волнующее событие! Теперь мы знамениты! – Она пригладила короткие седые волосы перед зеркалом в фойе и окинула себя довольным взглядом. – Бог мой! Непременно расскажу обо всем Габриэль… Солен Авриль и Ховард Галлоуэй в нашем кинотеатре!

Бог мой, и у меня в голове крутились те же слова. Должно быть, я колоссально недооценил скорость, с какой распространяется подобная информация. Во всяком случае, в «Синема парадиз» были уже неплохо осведомлены.

– Мсье Боннар, что же вы ничего не сказали нам о предстоящих съемках? – спросил Франсуа. Голос у него был спокойный, как всегда, и только потому, что он слегка поднял левую бровь, можно было догадаться, в каком он смятении.

Мой киномеханик, добряк и простая душа, принимает мир таким, какой он есть. Франсуа неколебимо спокоен, что бы ни стряслось. Вот и теперь он лишь вопросительно смотрел на меня, а мадам Клеман вполголоса все перебирала знакомых, прикидывая, кому непременно нужно сообщить наши потрясающие новости.

– Да я сам только на днях узнал, – сказал я, чувствуя себя немного виновато. – Собственно, все решилось только вечером в воскресенье. А сегодня я в любом случае поставил бы вас в известность. Но, видимо, газетчики меня опередили.

Я взглянул на визитную карточку. Журналист из «Монд», некий Анри Патисс, он нацарапал на карточке несколько слов – просил позвонить. Я наморщил лоб. Журналистами я был уже сыт по горло.

– А что именно интересовало этого господина? Если он насчет колец от Картье для помолвки, тут я ему ничем не смогу помочь.

– Кольца для помолвки? От Картье? – воскликнула мадам Клеман. – Мсье Боннар! Что это значит? Вы с кем-то обручились? – Она глядела на меня во все глаза. В отличие от моего друга Робера, мадам Клеман ничего не слышала о ночном эпизоде на Вандомской площади.

– Разве вы не читаете «Паризьен»? – Тон получился более циничный, чем я рассчитывал.

– «Паризьен»? За кого вы меня принимаете, мсье Боннар! – Мадам Клеман явно оскорбилась. – Неужели вы думаете, если я сижу за кассой и продаю билеты, то читаю только эти желтые листки? Я, мсье Боннар, из хорошей семьи. У нас в доме за завтраком читали «Фигаро». Я ведь не всю жизнь сидела за кассой – вы не знали? Раньше я работала в библиотеке, и, только когда умер мой супруг и мне пришлось одной поднимать детей, я устроилась кассиршей в «Бон Марше», да, я взялась за эту работу, потому что она лучше оплачивается, и в конце концов, тут нет ничего зазорного и…

– Прошу вас, мадам Клеман! – Я умоляюще поднял руки. Никаких сомнений – я наступил ей на любимую мозоль. – Это шутка, я просто пошутил. Давайте забудем это глупое недоразумение, ладно? На самом деле я очень рад, что вы не читали «Паризьен», поскольку чаще всего там печатают совершенно безобразную чепуху.

Мадам Клеман, оттаяв, кивнула.

– Итак, что нужно было этому Анри Патиссу?

– О, он очень солидный господин. – По лицу мадам Клеман расплылось выражение глубокого удовлетворения. – И такой обходительный, любезный. Он делал заметки в блокноте, пока я рассказывала все, что знала, – что раньше кинотеатр принадлежал вашему дядюшке и что он передал его вам и вы теперь хозяин, хотя вообще у вас университетское образование и другая специальность. – Она смотрела на меня как мамаша, гордая успехами сына, и мне поневоле вспомнилось, что моя мама иначе отнеслась к решению бросить хорошо оплачиваемую должность в компании, поставлявшей роскошные ванны в Объединенные Эмираты, и вернуться в любимый мир кино, – мама тогда сказала, это крайняя степень непрактичности.