Читаем Однажды замужем полностью

— Видишь ли, — ее ладонь снова опустилась на его руку, — от Стаса не может быть детей. Никогда…

Сергей глянул на сидящего напротив человека. Вот он — довольный, улыбающийся, почти знаменитый, такой уверенный в себе и… «Никогда». Бедная Вера!

— Я тебя прошу, Сереж, — Вера заметила сочувствие в его взгляде. — Откажись…

Он резко повернулся к ней. Вера встала, вернулась на место — по правую руку мужа…

Когда гости разошлись и они остались втроем в пустом зале, Станислав разлил остатки шампанского.

— Ну, за нас? Ведь мы, можно сказать, почти родня.

Сергей пить не стал.

— Да, Верочка, ты говорила с… Сергеем?

Вера опустила голову.

— Ясно… — Стас измерил Сергея взглядом. Жесткие, колючие огоньки мелькнули в его глазах. Но он тут же их пригасил. — Я ведь отправляюсь туда, — описал бокалом плавную, уходящую вдаль дугу. — И хотел бы все оформить. Ну, по-быстрому, — подмигнул Сергею, словно сообщнику. — Кстати, Верочка, ты не считаешь, что нам с тобой должно быть совестно?

Вера вскинула на него свои серые глаза.

— Да-да, элементарно стыдно! Ведь мы до сих пор не подарили Сергею джинсовый костюм. — Он провел взглядом, словно горячим утюгом, по видавшей виды Сережиной тройке. — Ну, чего там, привезу! Мне это ничего не стоит! — Он снова повел бокалом — широко, размашисто. — У тебя какой размер? Пятьдесят четвертый или пятьдесят шестой?

Кровь застучала в висках, Сергей сжал челюсти, сдерживаясь.

— Ну что ты, мы ж по-родственному, — похлопал его по плечу Станислав Аполлинарьевич. — Скажи размер — и все дела.

В следующий момент Сергей понял, что может убить этого холеного служителя муз. Вскочил, бросился вон из зала…


— Нет, ну не гад ли! Хотел, чтобы я с-своего сына, копию меня, на джинсовый костюм п-променял!

Он задохнулся, закашлялся.

— Успокойся, Сергей. Ну, успокойся. — Ира гладила его по спине.

— И эт-та х-хороша! — Он стал вдруг заикаться…

— Успокойся. Это же давно прошло.

— Прошло? — вскипел Сергей.

— Расскажи, что было потом?

— Потом…


Через несколько дней Сергея вызвал начальник отдела кадров, показал письмо. Анонимное, конечно. В нем предупреждали заводское начальство, что их работник, Сергей Михайлович Якименко, приносит на работу фотоаппарат, чтобы переснимать служебные документы.

Вера, конечно, знала о его страсти к фотографии. Портреты его приятелей, товарищей по работе, были выполнены, как она всегда считала, не любителем, а профессионалом-художником. «Мог бы подрабатывать, — вроде бы шутила, рассматривая снимки. — Где-нибудь на южном побережье… А один сезон на пять лет нас бы обеспечил…»

Неужели Вера? Нет, не мог он в такое поверить.

На месяц его отстранили от работы. Но ребята из отдела попались умные, разобрались, что к чему…

Потом пришло другое письмо-заявление. В нем жена официально подала на алименты. До этого Сергей просто отдавал половину зарплаты.

Теперь Вера не хотела с ним встречаться. И сыну запретила. Сергей требовал, звонил, приезжал каждый день к ее новому дому. Часами простаивал у входной двери.

Однажды он задержался на работе и поехал к сыну позже обычного.

В подворотне Вериного дома стояли двое.

— Он? — спросил один, когда Сергей вошел в подворотню.

— Он, — ответил другой.

Сергей не успел поставить на землю свой дипломат, как они подскочили, скрутили руки.

Но сладить с ним оказалось не просто…

За драку — с телесными повреждениями — ему дали три года. У того парня ведь был свидетель, а у Сергея — не было…

Да, ровно тысячу и девяносто пять дней он носил это прозвище — Серый.


— А сколько получал твой муж? — спросил вдруг Сергей.

— Какое это имеет значение!

— А все же?

— Ну, триста, триста пятьдесят. В зависимости от месячного оборота.

Сергей погрустнел:

— Да, таких денег честным путем не заработать. Да ты по своему КБ знаешь. Ну ничего, пробьемся! — подмигнул Ирине. — Пока подойдет очередь на кооператив… А знаешь, меня хотят на старшего переводить. На заводе меня ценят…

Ира молчала.

— Я лучше всех схемы читаю. Вчера смешно получилось. Подзывает меня Кира, монтажница. «Сереж, — спрашивает, — что это за сопротивление?» Я лег! «Какое сопротивление! — говорю. — Это же клемма. Клем-ма!» Восемь лет человек работает на заводе и не знает элементарных вещей! Представляешь?

Ира смотрела на него с какой-то странной полуулыбкой.

— Элементарных вещей, Сереженька, можно не узнать, и прожив всю жизнь.

— Что ты имеешь в виду? — вскинулся Сергей. Спина напряглась, колючие бугорки позвоночника выступили сильнее.

Ира тут же сменила тему:

— Ты говорил, что у твоего сына на следующей неделе день рождения. Подарок купил?

В субботу они вместе ездили по магазинам: искали складной велосипед для Сережиного сына.

— Васька все время мечтал о складном велосипеде! — объяснял он Ирине. — Нет, это ж только представить: семь лет парню стукнет! Самостоятельный мужчина!

— А они тебя пустят к сыну? — осторожно поинтересовалась Ира.

— Это в день-то его рождения?! Пусть попробуют не пустить!..

— Ой, Сережа, только по-мирному. Опять попадешь в какую-нибудь историю!

— Да, эта… эта женщина все время внушает сыну, что его отец — выброшенный обществом элемент. Лагерник…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза