ОДНАЖДЫ ЖАРКИМ ЛЕТОМ

– А твоя мама говорила, что тебя привлекает подростковая психология.

– И когда она это говорила, дядя Хенинг? – быстро спросила я.

Он отвел глаза. Может, мне и показалось, но я прочитала у него на лице выражение вины.

Не помню, – ответил он. – Кажется, когда я был у вас в гостях.

– Ну конечно. Где же еще? – отозвалась я, ощущая холодную дрожь собственной двусмысленности.

Он замолчал, явно лихорадочно пытаясь себя убедить, что я ничего не знаю. Он подсел ко мне, разомлевший от хорошей кухни и вина, и хотел продемонстрировать дружелюбие, а я оказалась врагом, с которым надо быть настороже Любой разговор таил в себе массу подводных опасностей, и я не могла не восхититься прямоте, с которой он вышел из положения, задав следующий вопрос:

– Ты что-то имеешь против меня, Хелен?

– Нет, – ответила я. – Ничего. С чего вы взяли?

– Мне всегда хотелось завоевать твое расположение, – продолжал он, – но с тобой непросто разговаривать.

– Не уверена, что вы очень старались, – зачем-то возразила я, улыбаясь и чувствуя, что и голос и улыбка неестественны.

– Возможно, ты и права, – согласился он и встал. – Но если тебе когда-нибудь понадобится помощь – любая помощь – не стесняйся.

– Спасибо, – пробурчала я.

– Хенинг! – позвали его из комнаты, и он вышел. Все это было весьма забавно. Я очень живо представила себе, как прихожу рано утречком в его клинику, усаживаюсь напротив него и говорю:

– Мой дорогой дядя Хенинг, я перестала верить матери, потому что вы ее любовник. Не могли бы вы прекратить эту связь?

Но самое интересное, мне нравилась его спокойная манера. Он никогда не позволял себе резких замечаний, я никогда не видела его в плохом настроении. В нем было что-то очень основательное, рассудительное и вдумчивое. Он прекрасно подошел бы на роль школьного учителя или священника.

Когда гости уходили, папа начинал слоняться по комнатам, рассуждая о том, что все прошло весьма удачно, а мама сидела тихо и почти ничего не говорила. Именно в такие минуты между ними и случались почти незаметные постороннему глазу, но опасные перепалки.

– Ты стряхнул пепел прямо на ковер, – говорила мама. – Три стакана виски подряд для тебя явно многовато.

– Какие все-таки приятные люди, – отвечал папа. – Они высокого мнения о моем бизнесе и так хорошо ко мне относятся.

– Ты так полагаешь? – отзывалась мама. – В следующий раз пригласи их лучше в ресторан. Мне будет гораздо спокойнее.

– Но дом имеет такое большое значение, – возражал он. – И ты должна присутствовать на вечере в качестве хозяйки. Это и дает личный контакт…

– Хм, контакт… Да.., пожалуй, я лучше лягу.

И она выходила из комнаты прямая, как палка. Мама ненавидела людей, которые говорят дома о деньгах, и презирала ребяческое желание отца делать вид, что он преуспевающий бизнесмен. Она придерживалась о нем другого мнения, к тому же сама была настоящим снобом, хотя никогда в этом не признавалась. В ее глазах первыми людьми среди представителей разнообразных профессий были врачи, за ними следовали юристы. Она говорила «доктор медицины» с таким выражением, будто называла какой-то прекрасный цветок, а звание «судья муниципального суда» вызывало у нее восторженный вздох. Поэтому-то она и хотела, чтобы я выбрала колледж по одной из этих специальностей, хотя я вовсе не была склонна к серьезной науке. Впрочем, я об этом мало задумывалась – впереди была масса времени.

В начале октября погода наконец начала портиться. После трех безоблачных месяцев тепла и солнца ветер и дождь казались невыносимыми. Утром небо было тяжелым и серым, и я вдруг ощутила, что перемена погоды связана с моей жизнью. «Ты должна надеть сапоги и плащ, – сказала я себе, – и в этом наряде (естественно, без шапки – носить шапку у нас в школе считалось смертным грехом), возможно, станешь снова героиней любовной пьесы или некой новой неизвестной драмы.»

Однажды вечером под проливным дождем я отправилась к Вибике. Жила она недалеко, и я шла по мокрой дороге, засунув руки в карманы. Замечательно было чувствовать капли дождя на лице и волосах. Они напоминали слезы земли, которая прощалась с летней любовью. Я думала о кораблях в море – там должно быть бушевал шторм, и сильным мужчинам приходилось бороться со стихией за свою жизнь.

– Ага, – воскликнула Вибике, открывая мне дверь. – Кое-кто уже тут. Мы болтаем в моей комнате.

Здесь была Астрид со своей необъятной косметичкой. Она обалденно подрисовала себе брови – до самых висков. С ней был Прибен, парень из параллельного класса, который за ней ухаживал. Четвертого персонажа я не знала.

– Это Бенни, – представила его Вибике.

– Меня зовут Бент, – добавил он, протягивая руку, – но все зовут меня Бенни.

– Потому что он без ума от Бенни Гудмана, – пояснила Астрид.

– Он тоже играет, только не на кларнете, а на трубе.

– Ты музыкант? – переспросила я.

– Не совсем. Я играю, потому что мне нравится играть, вот и все.