Одноклассники бывшими не бывают

Я сошла с ума тогда. Ненадолго, но сошла. Ходила по улицам и разговаривала с сыном. Звала, плакала, просила простить. Пела колыбельные по ночам. Мне казалось, что я слышу, как он плачет, и я пела, пока он не засыпал. Мне нельзя было вставать с постели, но муж уходил на работу, а я — бродить.

— Свекровь говорила, что это она виновата — не удержалась и купила Андрюше носочки. Красивые, синенькие, со снежинками. Нельзя ведь заранее. Мама… ничего не говорила. Она как будто глохла, когда мы при ней обсуждали произошедшее. Застывала, как сломавшийся робот и ждала, пока тема не менялась.

Как-то незаметно оказалось, что у меня в руках чашка с горячим чаем, а я сама сижу, опираясь на Илью, укрытая тремя пледами. И даже Пискля сверкает зелеными глазами из глубины коробки, но сидит там смирно, словно чувствуя, что не время выпендриваться.

— А муж? — теплая ладонь погладила мою щеку, я прижалась к ней и закрыла глаза. — Он не просил у тебя прощения за то, что не поверил?

Я хмыкнула:

— Он не чувствовал себя виноватым. Ему сказали, что так бывает. Чаще всего, если есть генетический сбой… плод… отторгается на ранних сроках. Но иногда механизм не срабатывает и рождается урод. Все-таки природа вовремя спохватилась.

Вовремя…

Для него Андрюши как будто и не было никогда.

«Неужели ты не можешь просто забыть? Не получилось и не получилось, выйдет в следующий раз!»

Внутри него не росло маленькое яркое солнце. Согревающее даже тогда, когда все было плохо. Мы сильно поссорились сразу после свадьбы, я даже швырнула в него кольцом и собралась идти в соседнюю дверь загса — разводиться.

Но все равно внутри было ощущение чуда — что бы ни случилось, мое солнышко уже со мной навсегда.

Как можно сделать вид, что этого не было?

Но в тот день, когда Андрюша должен был родиться…

Я думала, засасывающая чернота поглотит меня с головой. Я просто не смогу дышать и уйду за ним, баюкать на ручках там, где больше нет печалей.

Муж принес торт. Шампанское. И синие воздушные шарики.

Не знаю, кто его надоумил. Но это было единственное правильное, что он сделал за все время нашего кошмара.

Мы снова были вместе — плакали, обнимались и рассказывали друг другу, что хотели сделать, когда он родится. Купить радиоуправляемый вертолет. Фотографировать каждый день и собрать толстую книгу «Первый год будущего президента». Баловать до трех лет как маленького императора и отдать в двенадцать в кадетское училище.

Я простила его тогда. Поверила, что для него это тоже было нелегко.

— Не простила потом. Когда он сказал, что надо поскорее завести нового, чтобы перестать горевать. В детстве, когда его старый кот Маркиз погиб, родители сразу принесли котенка, и он быстро утешился.

Все анализы были в норме, мы были совершенно здоровы и полностью совместимы.

Физически.

Но я была не готова.

Особенно заводить нового младенца, чтобы поскорее забыть Андрюшу. Я не хотела его забывать.

Все вокруг уговаривали попробовать.

Сочувствовали, но сразу спрашивали — а когда?

И мама. И свекровь.

И муж.

Все.

— Я легко забеременела, кажется, даже с первого раза. Но ничего не почувствовала. Как будто эти две полоски на тесте показывали в кино. Они были не про меня.

Надо было идти к врачу, а я все откладывала. Никак не могла принять, что опять беременна. Чувствовала, что это неправильно, так не надо.

И снова проснулась среди ночи — на этот раз от резкой боли.

Когда увидела кровь, испытала… облегчение. Вот и все, ничего больше не нужно решать. Не нужно пытаться поверить в свою беременность.

Но все оказалось гораздо хуже.

На этот раз виновата была только я. Если бы вовремя пошла к врачу, то, что беременность внематочная, заметили бы намного раньше. И я не истекала бы кровью много часов, почти добравшись-таки до грани, за которой меня ждал мой малыш.

Оказываетя, я уже давно плачу. Шмыгаю носом, потому что он не дышит, вытираю лицо о пододеяльник. У моих слез вкус смирения — когда плачешь уже несколько часов и вот наконец доскребаешь до самого донышка, больше их не осталось, нечем плакать. И Соболев молчит. Слушает. Согревает в июльскую жару.

— Хуже всего видеть чужих детей того же возраста, какого был бы мой сын, если бы родился. Как они начинают ходить, говорить, бегать. Идут в школу. Раздирают колени, упав со скейта. Стреляют у меня десять рублей у магазина. Сейчас ему бы было тринадцать. Гулял бы за ручку с какой-нибудь девочкой…

— И ты больше не хотела попытаться?

Я резко обернулась.

Нет, он не смеялся, он правда не понимал.

Все-таки мужчина. Пусть и считает себя не таким, как все.

— Угробить третьего ребенка? — спросила зло. — Или с третьего раза все-таки угробиться самой?

— Нет, нет, нет, я не об этом… — Илья обнял одной рукой мои плечи, притиснул к себе. — Скорее — ты больше не хотела? Или боялась?

— Я не хотела даже думать об этом. Есть женщины, которым это не нужно: памперсы, плач, нарушенные планы. Почему бы мне не стать такой же?