Одолень-трава

И одного Вика не может понять, когда думает или просто вспоминает об этой деревенской женщине, ходившей в школу, по ее же выражению, всего только две зимы. Мы учимся по пятнадцать лет, а то и больше. И ведь не только знаний в разных областях науки, в той же лингвистике или кибернетике, набираемся. Нам еще до школы, еще с детского сада начинают объяснять, что быть отзывчивым и добрым хорошо, а равнодушным и жестоким плохо, нас потом, в школах и в институтах, учат честности, трудолюбию, человечности. Но можем ли мы сказать, что с ростом образованности растет в людях и доброта, и человечность? Тогда откуда берутся кандидаты наук, которых суд заставляет платить алименты вот такой не шибко грамотной тете Поле — его родной матери?!

Собирая по комнатам посуду — стаканы, чашки, тарелки (при тете Поле такого беспорядка не было), Вика зашла в кабинет отца. Взяла с журнального столика чашку с блюдцем, чайник-заварник, повела глазом на рабочий стол и ахнула: просветы между лежавшими на нем книгами, журналами, рукописями толстым, махровым слоем покрывала пыль… Да что же это она, дрянь такая, журить отца журит, считает это вроде своей обязанностью, а чтобы позаботиться о нем, чтобы держать в чистоте его комнату — это не ее дело, не ее обязанность?! Молодец! Умница-разумница!.. А еще и Коля собирался сегодня приехать — вот бы увидел это запустение, вот бы как хорошо подумал о хозяйке!..

Скорым шагом она пошла, почти побежала на кухню, выключила плиту. Затем налила в пластиковый тазик воды, взяла тряпки и вернулась в кабинет. Сейчас она наведет здесь идеальный порядок!

Руки работали, а голове-то что было делать? Еще какое-то время мысленно ругала, стыдила себя, а потом стала думать об отце — хорошо бы он окончательно выздоровел; о Вадиме — скоро ли придет, тогда бы заставила его вермишели на гарнир сварить…

Как-то с Музой разговор был. Та, против обыкновения, выглядела серьезной. Она сказала, что, по ее личным социологическим наблюдениям, нынешний мужик измельчал, весь ушел в технику, в кибернетику и все меньше у него от живого человека, все больше от бесчувственного робота, которого он создает по своему же образу и подобию. Если дело и дальше так пойдет, то о страстных поцелуях, о крепких мужских объятьях мы скоро только в книгах будем читать… А потом, безо всякого перехода, как это умеет делать только Муза, перепрыгнула на другое: «Завидую тебе, Вика. У тебя все уже определилось. Не надо суетиться, бегать, не надо ничего искать — все найдено. Живи и радуйся!»

И вот, вспоминая это «живи и радуйся», Вика нет-нет да и спрашивала себя: жить я живу, хорошо живу, но — радуюсь ли? Самой большой радостью для нее было и есть, что она, выйдя замуж, осталась с отцом. А еще? К Вадиму она по-прежнему испытывала самые светлые и добрые, может быть, даже нежные чувства. Но эта доброта и нежность, наверное, скорее материнские, чем супружеские. Она его жалела, когда он огорчался или расстраивался, утешала, ласкала. Но точно так же она жалела и ободряла отца, когда у него бывали неприятности. Так что если до прихода Вадима в их дом на ее попечении был один большой ребенок, теперь стало два. Тоже, конечно, радость. Но та ли радость, о которой говорила Муза-Музыка?!

В последнее время что-то происходит с парнем, какая-то серьезность, основательность в поведении пробиваться начинает. Он словно бы наконец нашел себя и теперь на глазах взрослеет.

Недавно забегал Коля, обмерял в кабинете нишу под книжный стеллаж. Пробыл всего каких-нибудь полчаса, торопился на занятия какой-то студии. Как Вадим его принимал! Не знал, куда посадить, чем угостить. Коля от такого к себе внимания страшно смущался, и смотреть со стороны на эту картину было довольно забавно.

Изменилось у Вадима и его отношение к своему отцу. Побаиваться его он, может, по-прежнему и побаивается, но никакой неприязни к нему в разговорах уже не слышно. Дай-то бог, чтобы у них наступило если и не полное, то хоть какое-то взаимопонимание. Оно так нужно Вадиму для жизненного равновесия. Да и Николаю Сергеевичу, наверное, тоже.

Щелкнул замок входной двери. Вадим, легок на помине. Вика уже научилась безошибочно отличать на слух приход отца и Вадима. Отец, едва переступив порог, а бывает, что еще и не успев этого сделать, уже как-то себя обозначает: то ли, как и она сегодня, аукнет, то ли что-то спросит или с ходу начнет рассказывать, где был, что делал. Вадим появляется молча, чтобы потом сюрпризом предстать перед ней в их комнате и сказать: а вот и я! Ну, это он думает, что сюрпризом, а для Вики никакого сюрприза тут не бывает, хотя в поддержку этой детской игры в таинственно-неожиданное появление мужа она и делает удивленное лицо.

— А вот и мы с музыкой! — Вадим стоял в дверях кабинета с радиолой в руках и загадочно улыбался, похоже, очень довольный, что ничто не помешало ему явиться перед Викой «сюрпризом».

— Как раз ко времени, — похвалила его Вика. — Я заканчиваю, будем обедать.

— А отца разве не станем дожидаться?

У Вики благодарно дрогнуло сердце: не только о себе помнит парень!