Одолень-трава

— Никакой необходимости идти ему в институт не было. Так что в наказание оставим его без обеда, все съедим сами.

Вадим понимающе улыбнулся.

— Может, тебе помочь?

Вот и опять, как не похвалить парня за участливость!

— В следующий раз. А сейчас ступай на кухню, поставь на плиту воду под вермишель… Да расстанься ты наконец со своим музыкальным ящиком, что ты его обнимаешь, как… как не знаю что.

Вадим по-своему понял последние слова. Поставил прямо на пол радиолу, подбежал к Вике и обнял ее. Вика хотела рассердиться — мокрая тряпка в руках, ничего не скажешь, самый подходящий момент, — но передумала: сердиться на человека только за то, что он тебя обнимает, наверное, глупо…

Закончив уборку, она от дверей оглядела комнату: совсем другой вид! Все — стол, подоконники, книжные шкафы — блестело свежо, весело. Теперь не стыдно, если кто и придет… Она очень хорошо знала, что прийти может один Коля, но произносить это имя даже в мыслях ей почему-то казалось запретным. Думать-то думала о Коле, а называла его безличным «кто»…

За обедом Вадим спросил:

— Ну как решаем: идти или не идти к Бобу?

— Решай сам. У меня, признаться, большой охоты нет… Да еще и неизвестно, в каком состоянии папа приползет со своего совета.

Викентий Викентьевич явился часа через два. Нет, он не приполз, он прискакал. И еще в прихожей преувеличенно бодрым голосом начал рассказывать, какой интересный ученый совет был и как он на нем срезал одного своего оппонента.

— Он, видите ли, считает Толстого этаким заблудившимся в трех соснах старичком по той причине только, что Толстой плохо разбирался в классовой борьбе… Еще со школы приучаемся снисходительно похлопывать по плечу великого писателя и столь же великого мыслителя…

— А можно задать один — заранее предупреждаю — каверзный вопрос? — мягко перебила обличительную речь отца Вика.

— Ну, задай.

— Ученые люди считают, что аппетит — показатель здоровья. Вот я и хочу спросить: ты голоден?

— Ловко! — восхитился Викентий Викентьевич. — Ловко ты меня закапканила… Ну, тогда считай, что я здоров, как бык, и, следовательно, голоден, как волк. Что есть в печи — на стол мечи!

Он и в самом деле ел с аппетитом, хотя выглядел уставшим, утомленным. Вика еще и потому противилась отпускать его на подобные заседания, что уж очень много души и сердца вкладывал он во все споры и разговоры, которые там велись. Сидел бы себе где-нибудь в укромном уголке да сладко подремывал. Где там! Обязательно ввяжется в полемику и ляжет костьми, доказывая свою точку зрения. Вот и сегодня, как из его же объяснений видно, споры-разговоры были жаркими.

— Тебе, папа, надо немедленно же прилечь, отдохнуть, а то придет Коля, хошь не хошь, придется бодрствовать.

— Подчиняюсь беспрекословно. Я и вправду слегка приустал.

Викентий Викентьевич, сопровождаемый Викой, прошел в кабинет. «Заметит — не заметит? — гадала она по дороге. — Заметил!»

Пробившийся через окно косой луч солнца упал на край стола и, зеркально отраженный, засверкал на стеклах книжных полок, на полированной боковине шкафа.

— Спасибо, заботница, — растроганно проговорил Викентий Викентьевич и, как в далеком детстве, поцеловал Вику в макушку. — И воздух посвежел… Спасибо!

Когда Вика вошла в свою комнату, Вадим разговаривал по телефону.

— Можно и дома, а лучше бы здесь или в каком другом месте… А сегодня нельзя? Хоть сейчас, хоть через час… Дежурство? Я понимаю, понимаю. Жаль…

Кажется, с отцом. И кажется, хочет с ним увидеться. Небывалое дело. До самого последнего времени отца он избегал.

Вадим положил трубку, обернулся к Вике. Лицо у него было какое-то отрешенное: глаза обращены на Вику, а глядят как бы внутрь себя.

— С отцом хотел повидаться, поговорить, да вот незадача: дежурит по номеру, — голос у Вадима был бесцветным и вялым. — Давно бы надо, да с духом не мог собраться. А увидел Колю — и как-то по-другому на всю ту историю поглядел. Себя на его место поставил… Отец прав — не такой уж и невинной была наша забава…

Вика попыталась как-то расшевелить Вадима, вывести из его подавленного состояния. Вадим благодарно-понимающе отвечал на ее слова, на ее ласки, а продолжал глядеть в самого себя.

Вообще-то ничего страшного, наверное, не произошло. Может, это даже хорошо, что парень задумался, над чем еще давным-давно бы следовало задуматься. Пусть, пусть построже посмотрит в себя!

Но Вика мысленно говорила это суровое «пусть», а сердцем жалела Вадима. Она видела, что ему тяжело, и хотелось как-то помочь.

Опробовать бы радиолу, поставить какую-нибудь веселую, из любимых Вадимом, пластинку — отца разбудишь. Сходить в кино? Такой поход был бы, пожалуй, в самый раз. Но пока найдешь что-то подходящее да будешь подгадывать на ближний, без пустого ожидания, сеанс — время уйдет и без них Коля может заявиться… Что-то опять нескладно у нее получается: начинает думать о самом разном, а приходит опять к одному и тому же…

— Может, все же сходишь к Бобу, немного развеешься? — ничего другого она так и не придумала.

— Один?