Читаем Одолень-трава полностью

Лера сел рядом со Стасиком на переднее сиденье. Вадим устроился у них за спиной на заднем. В другой раз он бы сказал: хорошо, вольготно. Сейчас предпочел бы иметь кого-то рядом, чтобы не чувствовать себя, как и за столом, одиноко, отчужденно. Они-то, его спутники, если и не близкие друзья, то хорошие знакомые: только что говорили о своих дипломах, теперь перешли на какую-то другую, но тоже свою тему. А ему о чем с ними говорить? Ведь он всего-навсего попутный пассажир, которого надо по просьбе Музы доставить…

И что у него всегда как-то глупо, словно бы против его воли, получается: хочет делать одно, а делает другое. И тогда, на «обмен шапками», не было никакого желания ехать. Поехал. Нынче тоже ведь не рвался к Бобу и еще с площади хотел повернуть назад. Не повернул. Хотел пораньше, еще до прихода Музы, уехать — нет, не уехал. А сейчас? Как бы хорошо самому по себе катить в троллейбусе и думать о том, о чем тебе хочется, а ты сидишь в чужой машине экспортного исполнения с чужими, в сущности, людьми и думаешь не о чем тебе хочется, а о том, какой ты дурак и тряпка… Нет, не против твоей воли все так глупо получается. Все так получается — если откровенно — из-за того, что воли-то у тебя как раз и нет…

Ну, наверное, хватит, хватит об этом. Полдороги уже проехали, еще немного, несколько минут — и будешь сам по себе.

Пока ехали узкими переулками, Стасик вел машину осмотрительно, на небольших скоростях. Но вот выбрались на широкую магистраль, и он сразу же наддал газу. Машина понеслась, будто ее кнутом подстегнули. Дома, деревья, пешеходы стремительно пролетали за стеклами. Замаячит впереди «Москвич» или «Жигуль» — Стасик обязательно настигнет и перегонит. Похоже, это доставляло ему спортивное удовольствие.

Видно было, что Стасик — водитель опытный. Он и тормозил, и скорость переключал заученно, автоматически, не прерывая разговора, не оглядываясь по сторонам. Сама привычно уверенная поза, в какой он восседал за рулем, уже говорила за себя. Вел машину Стасик одной рукой, да и та лежала на баранке небрежно, касаясь ее лишь большим и указательным пальцами. А если на поворотах приходилось баранку крутить, то он еще и этак кокетливо оттопыривал мизинец.

И два пальца на руле, и этот по-дамски отставленный мизинец Вадима почему-то раздражали. «Водитель ты умелый, но зачем пижонить?»

Между тем они выехали на набережную Яузы, довольно пустынную в эти часы, и Стасик еще прибавил газу. Он как бы помнил наказ Музы насчет ветерка и второй космической и вот теперь исполнял его. То, что раньше за стеклами машины как-то различалось, теперь слилось в сплошную летящую навстречу и тут же исчезающую из глаз полосу, выбоины в мостовой отдавались лишь короткими толчками, казалось, еще немного — и «Лада» экспортного исполнения оторвется от грешной земли и воспарит над ней.

Но никакой радости от этой гонки Вадим не испытывал. Она ему казалась бессмысленной: ну, приедут они к месту назначения на полторы минуты раньше — и что? Когда же он перевел взгляд с летящей навстречу дороги на два пальца, которыми Стасик по-прежнему держал руль, то у него, как и на площади, второй раз за вечер шевельнулось в груди недоброе предчувствие.

Чтобы как-то отвлечься, он стал думать, что на той стороне Яузы, на крутом взгорье, скоро будет Андроников монастырь, где похоронен Андрей Рублев. Недавно там открыт музей древнерусского искусства, надо им с Викой обязательно сходить…

Свободной правой рукой Стасик достал сигарету, красивым отработанным жестом сунул ее в рот и что-то сказал Лере. Тот открыл дверку тайничка, нашел там зажигалку, выщелкнул огонек и протянул его Стасику. Стасик слегка склонился к трепещущему желтому язычку и, видимо, по этой причине не заметил, что дорога впереди, повторяя изгиб реки, делала поворот вправо. А еще именно в эту минуту и в эту секунду с правой же стороны из переулка вынырнул на середину дороги хлебный фургон, а следом — велосипед с парнишкой лет, наверное, тринадцати — четырнадцати за рулем и такой же юной девчушкой на багажнике у него за спиной. Должно быть, паренек катал по тихому переулку свою подружку, но этого ему показалось мало и вот он, под прикрытием фургона, даже не взглянув, как следовало бы, в левую сторону, выехал на магистраль. Фургон повернул вправо, велосипедист сделал то же самое, но дальше поехал уже не следом, а устремился с середины шоссе на обочину, и еще каких-нибудь две секунды назад свободная дорога теперь на всю ее половинную ширину оказалась занятой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лауреаты Государственной премии им. М. Горького

Тень друга. Ветер на перекрестке
Тень друга. Ветер на перекрестке

За свою книгу «Тень друга. Ветер на перекрестке» автор удостоен звания лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького. Он заглянул в русскую военную историю из дней Отечественной войны и современности. Повествование полно интересных находок и выводов, малоизвестных и забытых подробностей, касается лучших воинских традиций России. На этом фоне возникает картина дружбы двух людей, их диалоги, увлекательно комментирующие события минувшего и наших дней.Во втором разделе книги представлены сюжетные памфлеты на международные темы. Автор — признанный мастер этого жанра. Его персонажи — банкиры, генералы, журналисты, советологи — изображены с художественной и социальной достоверностью их человеческого и политического облика. Раздел заканчивается двумя рассказами об итальянских патриотах. Историзм мышления писателя, его умение обозначить связь времен, найти точки взаимодействия прошлого с настоящим и острая стилистика связывают воедино обе части книги.Постановлением Совета Министров РСФСР писателю КРИВИЦКОМУ Александру Юрьевичу за книгу «Тень друга. Ветер на перекрестке» присуждена Государственная премия РСФСР имени М. Горького за 1982 год.

Александр Юрьевич Кривицкий

Приключения / Исторические приключения / Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза