Одолень-трава

— Неужто непонятно, что я хочу?! — горько, с безнадежностью в голосе проговорил Николай Сергеевич. — Ведь то, что в тот вечер произошло…

— А что, собственно, произошло? — Это уже Вадим подал голос…

Постой, постой, а что же это с парнем за новая метаморфоза? Только что сидел на диване одинокий, жалкий юнец, а вот уже и нет, как не бывало того юнца — сидит этакий независимый, уверенный молодой человек и привычным жестом поправляет свою пышную, ухоженную шевелюру. Чудеса, да и только!

— Что произошло-то? — вслед за матерью, тоже как бы переходя в наступление, повторил Вадим. — Малознакомый мне парень подрался на моих глазах с другим парнем. Вся и вина-то моя, что я оказался при этой драке.

— Драка, и больше ничего? — спросил Николай Сергеевич, хотя и был заранее уверен, что теперь уж ему не сбить сына с того уверенно-неколебимого тона, какой он занял с приходом матери. — Может, и ножа никакого не было?

— Парня, говорят, не нынче-завтра выписывают из больницы, так что и тут не надо уж очень-то преувеличивать…

Ишь, как ловко отвечает-то — ну, молодец!

— Конечно, не надо преувеличивать! — как эхо отозвалась Нина Васильевна.

Тоже верно: зачем «преувеличивать»… Одно дело — Вадим оказался в компании с убийцей, другое — в компании веселых ребят, из который кто-то неосторожно пошутил с ножом. Чем меньше вина шутника, тем для остальных лучше: они-то, получается, и вовсе ни в чем не виноваты… Все правильно.

Николай Сергеевич сидел онемевший, убитый. Поговорили!

Нина Васильевна, должно быть, по-своему истолковала его состояние: а-а, замолчал? То-то! Крыть-то нечем — вот и молчишь… И, посчитав разговор на том оконченным, уже буднично, по-домашнему сказала Вадиму:

— Ты бы, Вадик, сходил в магазин, на второе что-нибудь купил.

— Хорошо, мама, — с готовностью ответил Вадим, будто ходить за продуктами для него самое привычное дело, будто делает он это не два раза в году — на Восьмое марта и на день рождения матери, — а постоянно, каждодневно.

Они вместе поднялись с дивана, вместе пошли к двери.

— Если есть цыплята, возьми цыплят, а то так говядины получше, — наставляла Нина Васильевна сына по дороге.

Дверь захлопнулась. В кабинете сразу стало тихо и словно бы пустынно. Время от времени доносились приглушенные голоса жены и сына, но казалось, что переговариваются они не на кухне, а где-то далеко-далеко. А здесь — над этими шкафами, над диваном — нависла тяжелая гнетущая тишина.

Поговорили!.. Кто бы мог подумать, что разговор примет такой неожиданный оборот и кончится так нелепо, ничем.

Они что — делают вид, что не понимают, о чем я говорю, или в самом деле не понимают?!

Ну, чадолюбивая мама — не в счет. Для нее самое главное что? Сын был в опасности, а теперь опять дома, под ее материнским крылышком. Как там было и что было, она не знает и не очень-то хочет знать. Ей достаточно услышать от сына, что он ни в чем не виноват. Доказательства? Они ей не нужны. Она же мать, и уж кто-кто, а она-то знает, что ее мальчик не позволит ничего дурного — он не так воспитан и просто не способен на это… Все, тут разговор короткий…

А ты-то сам, Вадим? Ты-то ведь знаешь все обстоятельства дела и должен понимать, что произошло в том темном переулке. Зачем же ты прячешь голову в песок?..

Кто-то подошел к двери, нажал ручку с той стороны. Раздался легкий металлический щелчок, и дверь приоткрылась…

— Это ты, сын, вернулся? Правильно сделал. Уж за одно то, что ты посчитал разговор неоконченным, что ты вернулся, я готов тебе многое простить. Значит, ты не маменькин сынок, а настоящий мужчина. Давай же наконец и поговорим как мужчина с мужчиной!

— Давай.

— Начнем по порядку. Начнем с такси… Вы вылезаете из машины и не только не платите за проезд, а еще и глумитесь над пожилым человеком. И ладно бы это был кто-то один; так сказать, один на один. Тут, знаешь, все же какая-то доля риска, опасности: а что, если шофер окажется человеком не робкого десятка, вылезет вместе с пассажиром, который не хочет платить, и потребует, как говаривали в старину, сатисфакции, а проще — даст по морде? Все же не очень приятно, что там ни говори… А тут — полная, гарантированная безопасность, никакого риска: если вдруг кому и вздумается полезть на четверых — уж как-нибудь четверо-то с одним справятся…

— Но я не глумился над шофером. Я даже и слова не сказал. Вылез, и все.

— Хорошо… Ты идешь глухим переулком, видишь, остановилось такси, из машины вылезают трое парней и, вместо платы, нагло ухмыляются водителю в лицо. Ты бы поглядел на этих парней и… и не стал бы ввязываться. Похвалить тебя за это я бы не похвалил, но понять как-то бы понял… Но ведь трое куражащихся над водителем парней приехали вместе с тобой, они — твои друзья.

— Какие там друзья — просто знакомые.

— Однако же ты вместе с этими знакомыми поехал прокатиться… Почему ты промолчал, когда они упражнялись в подлости?.. Если нечего отвечать — не отвечай. Ведь я не следователь, и ты не на допросе. А спрашиваю для того, чтобы ты понял, что одно твое при сем присутствие не так уж безобидно, как тебе кажется…

— Да, я теперь начинаю понимать.