Одолень-трава

— Вы идете дальше, встречаете парнишку-школьника и начинаете «меняться с ним шапкой»… Я могу отдать должное некоему разнообразию форм, но ведь суть и этого «обмена» та же самая… Непонятно? Да, конечно, там машина и пожилой человек, а здесь фуражка и мальчишка-школьник. Но ты вдумайся и увидишь, что конечная-то цель ваших поступков, их, что ли, главный смысл и стимул состоял в одном и том же: покуражиться над человеком, насладиться унижением его человеческого достоинства… Вспомни-ка получше, и ты увидишь, что у шофера и парнишки — совсем, казалось бы, разные люди! — лица были чем-то похожие: они у них молча кричали от унижения… Кстати уж: ты никогда по-серьезному не задумывался над тем, что такое человеческое достоинство?

— Признаться, нет.

— Отвлеченно-умозрительная вроде бы штука. Два семьдесят или та же фуражка — это нечто реальное, это можно глазом поглядеть, рукой пощупать. А достоинство — как оно выглядит и с чем его едят? Никак и ничем не осязаемая, призрачная вещь! Однако же сколько история знает примеров, когда человек, не желая унизиться, шел на смерть, на казнь. Сама жизнь, оказывается, стоит дешевле этого самого человеческого достоинства. Ты небось читал, что Чернышевский после Петропавловки и так называемой гражданской казни на Мытнинской площади в Петербурге выдержал еще одно такое же испытание, уже будучи в ссылке на Вилюе. Когда ему было предложено написать прошение на высочайшее имя о помиловании и обещано освобождение — он отказался…

— Но тут-то всего-навсего парнишка!

— А парнишка — что, не человек?.. А уж если ты о том, что, мол, он еще маленький, несмышленый — так тем более подло и низко четырем лоботрясам измываться над меньшим своим братом. Естественно, человечно вставать на защиту малого, слабого. У вас же все наизнанку, все навыворот. А нашелся человек, который встал, — вы, вместо того чтобы устыдиться низости своего поступка, вчетвером кинулись на него.

— И вовсе не вчетвером.

— Это ничего не меняет. Ведь никто из вас четверых не встал на его сторону… Прикинь-ка опять на себя. Ты идешь переулком, и какой-то хулиган напал на тебя. Ты, конечно же, дашь ему сдачи. Но вот ты повстречал не одного, а четверых, и хотя в драку с тобой полез только один, а остальные стоят в сторонке — каково у тебя будет самочувствие в этой драке? Ведь ты не знаешь, в сторонке они стоят или в резерве… Так вот вы кинулись на него. И не просто кинулись, но даже замахнулись на саму его жизнь…

— А зачем он встрял не в свое дело? Шел бы своей дорогой, и никто бы его не тронул.

— Какое дело? О каком деле ты говоришь? Разве у вас со школьником было какое-то «свое» дело, спорный, запутанный, нерешенный вопрос? Ничего подобного, никакого дела с этим мальчишкой у вас не было. Вы просто над ним потешались, наслаждались его испугом, растерянностью, а парень увидел это и стал на защиту… вот мы и опять о том же — на защиту человеческого достоинства.

— Но с кулаками, с кулаками-то он зачем полез?

— А ему ничего другого не оставалось. На его мирное «отпустите парнишку» вы как ответили? То-то!.. Видишь ли, ты все стараешься свести к драке, и у тебя даже так получается, что этот парень на вас первым с кулаками полез — смотри-ка, какой задира, какой бандюга! А ты думай о другом. Думай, что было первопричиной, и что вы отстаивали в этой драке? Право четырех сильных парней издеваться над школьником?.. И мы еще ничего не говорили про нож…

— Нож — случайность. Он мог быть, мог и не быть. Как раз у моих знакомых — это уж точно — ножей не водится. Ты же знаешь: тот парень не из нашей компании.

— Это мало что меняет. Парень-то со стороны, а смотри, как он хорошо вписался в вашу компанию!.. Хоть кто-нибудь из вас его одернул во время этой увеселительной прогулки? Ничего похожего!

— Мы ничего не знали про нож. Он мог быть и не быть…

— Хорошо. Нож — случайность. Хочешь — совсем его исключим из разговора. И что же остается без него? А остается — шоферу не заплатили два семьдесят — велики ли деньги! — да с мальчуганом шутку выкинули, пусть бы даже и кепку сняли, она тоже небось не дороже двух рублей семи десяти копеек стоит… Остается два случая мелкого хулиганства, как это у нас принято писать в милицейских протоколах, так, что ли?

— И так, и не так.

— Вот теперь-то, я вижу, ты действительно начинаешь что-то понимать… Не так. Не так! Какое это мелкое хулиганство, когда и в том, и в другом случае совершено страшное преступление — злонамеренно, с заранее обдуманным умыслом было унижено человеческое достоинство! То самое, которое порядочные люди ценят ничуть не дешевле самой жизни…

Потянуло сквозняком, приоткрытая дверь кабинета пошла, пошла дальше, распахнулась настежь, и тут же громко хлопнула входная. Должно быть, это Вадим вернулся из магазина.