Одуванчики в инее

Ой, знаете, как это тяжело быть мамочкой такого таланта. (Шепчет.) Чтобы не сказать гения, но в спорте это слово почему-то считается неуместным. Где тут справедливость, скажите мне, пожалуйста. (Встряхивает свое гривой и снова обнажает безупречные зубы). Не сочтите меня гордой, но все-таки я считаю, что мамочки спортсменов – это настоящие матери-героини. Это же сколько поддержки надо, сколько переживаний, сколько сил моральных и физических…

Физических? Ну, потому что с ним же на сборчики… на сборы надо ездить, еду полезную готовить… Все это не так-то просто. Зато сто́ит того! Сто́ит! Вот увидите, будет мой Давидик еще настоящей звездочкой отечественного горнолыжного спорта! Это детишек еще обделяют, а взрослых чемпиончиков-то как балуют квартирами, машинами! Не зря же я все-таки сына родила. Хотя, когда узнала, так плакала, так плакала… Уже жалела даже, что на таком позднем сроке узнала, прости господи… (Осеняет себя крестным знамением.)

Как это почему? Ну, все же девочку хотят! Нет, ну вы сравните, ангелочек такой розовенький миленький и дикий грязный сорванец. Ласковая, спокойная птичка или орущий гаденыш с поломанными костями. Что тут сказать… Единственное утешение, так это то, что среди мальчиков все-таки больше будущих успешных богатых людей (смеется). Должны же все мучения когда-то воздаться?

Муж-то, конечно, гордится! Еще бы. Мы же изначально решили, что у нас будет только один ребеночек, в которого мы вложим по максимуму. И сил, и денег. Должно было окупиться. (Машет капающим половником в воздухе.) А то какой смысл рожать да рожать детенышей бесцельно? Мы же не свиньи, правда? Дал же нам боженька мозги, пользоваться надо. Ой, кстати! Вода у меня святая кончилась, надо бы, чтобы кто-нибудь набрал в церкви…

(Изумление.) Да вы что, разве не знаете, как этим пользоваться? Уголочки покрапить надо в квартире, цветочки тоже, чтобы лучше росли, лыжи я Давидочке натираю перед соревнованиями… А вот в последнее время знаете, что тут у нас творится? (

Шепчет со страшными глазами.) Бес канализационный у нас завелся! Вот так вот! Стоит, извиняюсь, удалиться в одно место, как такие думы нехорошие сразу обуревают… Голова даже кружиться начинает! И у всех так! У всего подъезда! У всех уже, еще раз извиняюсь, проблемы с кишечной деятельностью в связи с этой пакостью… Вот надо полы святой водичкой помыть… Я уже подумывала спустить ее и в ту самую канализацию, но, наверное, это как-то так не делается… Спросить бы у батюшки… Так они ж по вызову не приходят! Только если там освящать что-нибудь. Деньги им нужны, все деньги да деньги! Бога бы побоялись! Где еще найти настоящих священников, скажите, пожалуйста! Эх, куда этот мир катится?

Глава 4

О потерянных машинах и о потерянных мамах

Возможность доказать свой решительный настрой представилась уже на следующий день. За неспокойную ночь северный ветер принес в город иней и сырой запах опавших листьев, и когда первые окна открылись, люди поняли, что лето распрощалось стремительно и необратимо. Но солнце еще вовсю сияло, хотя яркий свет последних дней сменился на теплую и ненавязчивую подсветку облегченно вздохнувших домов и улиц, еле выдержавших долгий накал затянувшегося зноя.

Обрадовавшись осевшей пыли, мама все же вытолкала меня в школу, где я пробыл ровно на двух уроках по истории, на которых успел поссориться с нагло вравшим учителем, после чего у меня начался астматический приступ. Наверное, в этот раз на нервной почве. Взрослые до безумия любили это словосочетание. На нервной почве. Им можно было объяснить любой телесный и душевный недуг или срыв без дополнительных пояснений. Довольный, но напряженный я пробирался домой по пустым улицам.

Все маленькие и большие люди были либо в садике, либо на учебе, либо на работе, либо болели, либо смотрели сериалы с бигуди на голове. Нет, вру, конечно. Мне то и дело встречались гуляющие мамочки с колясками, скучающие милиционеры и бездомные с бутылками и одинаковыми, застывшими в стеклянной непроницаемости глазами.

Мне их было жалко. Бездомных, не мамочек и уж точно не милиционеров. Почти так же жалко, как дворняг, с которыми я всегда здоровался. Раньше я носил колбасу в кармане, чтобы их подкармливать, но с тех пор как однажды оказался окруженным взволнованно облизывающейся стаей и еле отделался от напористых клыкастых собачек, я с этим делом завязал.

Как можно быстрее я пробежал по опасному перекрестку и мосту, часто дыша, дошел вдоль стен до нашей арки и нырнул в свой двор, как рыбка, бившаяся на суше, обратно в пруд.