Одуванчики в инее

– Нет, ну ты можешь поверить в то, какие эти русские дети образованные? – всплеснула руками Джейн. Они обе говорили без намека на какой-либо акцент, но отзывались о русских как об иностранных, экзотических людях, что все больше вводило меня в недоумение. – Я готова была поспорить, что девяносто девять процентов из них не знают, что Лох-Несс обитает не в Англии! Для многих же все эти страны одно и то же: Англия, Шотландия, Ирландия…

И они обе рассмеялись до слез.

– Но в принципе это и не важно, так как матушка наша была шотландкой, – вытерла слезы Марч и пододвинула мне тарелку с печеньем. – Высокая, красивая, гордая шотландка. А отец был англичанин. Тоже очень красивый и гордый.

– И высокий, наверное, – добавил я и тут же покраснел.

– А вот и нет, – ничуть не обиделась Джейн. – Он был даже ниже среднего роста. Мы удались в маму и здорово ее переплюнули. Наши кости просто никак не могли перестать расти. Они, как подсолнухи, все стремились выше и выше к солнцу. В какой-то момент бедный папа доходил нам только до пояса.

И они обе посмотрели мимо меня на стену, умиленно улыбаясь. Я повернул голову и увидел черно-белый семейный портрет. Очень элегантные, держащиеся с достоинством господин и дама позировали за своими сидящими дочерями, которые тем не менее были ростом со стоящего отца. Сестры были тогда очень молоды, но узнать их можно было и с расстояния пушечного выстрела.

– Как часто нам советовали обратиться в цирк, – добродушно проговорила Марч. – И вполне серьезно, доброжелательно или, наоборот, с издевкой. Даже не знаю, что было хуже.

– Хуже было первое, – сказала Джейн. – Потому что это нельзя было принять за шутку, даже если очень постараться.

Мне стало как-то неловко от того, что они рассказывали мне о сокровенном, хотя я их об этом и не спрашивал. Наверное, у каждого встречного все эти вопросы были написаны на лбу, и сестры привыкли утолять любопытство собеседника, не дожидаясь произнесения этих самых вопросов вслух.

– Вам, наверное, очень несладко пришлось в детстве, – сочувственно проговорил я, представив, себе какую тьму-тьмущую прозвищ можно было придумать столь заметным девочкам.

– Нет, что ты! – воскликнула Джейн. – Детство мы провели в малюсенькой деревушке под Бат. Когда мы туда приехали, родители собрали всех до одного жителей, угостили их маминым чудесным малиновым пирогом и попросили относиться к нам как к совершенно нормальным детям, которыми мы в сущности и являлись. В этой деревне все друг с другом дружили, мы были одной семьей. И там мы не знали насмешек и издевательств. Наше детство было раем на земле!

– Да, – вздохнула Марч, помешивая свой чай тоненькой серебряной ложечкой. – Все резко изменилось, когда родители наши умерли в один день и нас отправили в интернат под Лондоном. Мы были уже подростками, и детство быстро и необратимо закончилось.

– Оба в один день, – в ужасе прошептал я.

– Да, они летели на самолете, который папа построил сам – он был инженером, – продолжила Джейн. – Это был прекрасный весенний день, солнышко припекало, а ветер обдувал их лица. Но тут навстречу им попалась громадная стая гусей, возвращавшихся домой. Папа никак не мог пустить бедную птицу, с радостью летевшую в родные края, через пропеллеры, так что он резко увернулся, не смог совладать с управлением, и самолет, как камень, понесся на землю. Их похоронили прямо в том же месте, на поле, рядом с красивым дубом.

Я протянул что-то невнятное и сожалеющее. Никогда не мог подобрать нужные слова в таких ужасающих ситуациях, когда уместным было бы просто разрыдаться, и все.

– Мы, конечно, много плакали, – кивнула Марч со вздохом. – Но родители всегда мечтали умереть в один день, так что тут нельзя быть эгоистичными. Им было дано то, что они хотели.

Глаза мои таки наполнились слезами, потому что мне представился папа на дне моря, и я быстро отвернулся, чтобы поразглядывать другие картины на стенах. На большинстве из них красовались вышитые крестиком морские свинки на фоне разных ландшафтов. Леса, поля и реки чередовались с водопадами и пустынями.

– Нравится? – поинтересовалась Марч, улыбаясь до самых ушей.

Я скорчил неоднозначное выражение лица, потому что сам еще не успел понять, нравилось мне такое своеобразное искусство или нет.

– Они выглядят очень живыми, – сказал я искренне.

Сестры аж прослезились.

– Это самый лучший комплимент, который нам кто-либо когда-либо делал, – дрожащим голосом проговорила Джейн.

– Вы сами их вышиваете?

Сестры бодро закивали.

– Мы начали, как только попали в интернат, – поведала мне Джейн. – Все было так ужасно тоскливо, и мы так страшно скучали по нашей Даяне, нашей морской свинке, которую пришлось оставить в деревне у соседей, что мы стали придумывать ей путешествия и запечатлевали их на полотне.

Я долго смотрел на них с неким недоумением.

– Да-да, нас многие считали чокнутыми, – заметила Марч мой взгляд. – Поводов поиздеваться над нами было хоть отбавляй.

И она в первый раз погрустнела. Джейн протянула к ее плечу длиннющую руку.