Одуванчики в инее

Когда я появился в школе четвертый день подряд, учителя в недоумении собрались на консилиум, после которого я был вежливо, но настойчиво, вызван к директору. Вернее, к директрисе.

Директрисе было много лет, но не слишком. Она была как раз в том самом наиболее устрашающем и внушающем уважение возрасте, как и полагалось человеку, которого должна бояться сотня-другая сопляков. Ее голову обрамляли короткие, загибающиеся четкими спиралями седые волосы, а глаза смотрели в разные стороны, так что никогда невозможно было понять, видит она тебя в данный момент или нет. Для директрисы этот недостаток, несомненно, был большим преимуществом, потому что в ее присутствии трепетать приходилось всем без исключения, даже ютящимся по далеким углам, так как создавалось впечатление, что наблюдает она за всеми и никем одновременно. А когда она обращалась к тебе даже по имени, а ты это не сразу понимал, вот это было уже совсем ужасно.

Разумеется, в той ситуации, в которой я оказался, несложно было предположить, что разговаривают именно со мной. Кроме нас, в идеально убранном кабинете никого не было. Мне хотелось поразглядывать достопримечательности этого сокровенного места, но позволить себе отвести взгляд от строгого лица директрисы или своих скромно сложенных на коленях рук я не смел.

Помучив меня несколько минут молчанием, перемежаемым нервными гудками машин на улице и гулом детских голосов за дверью, она поинтересовалась, как у меня обстоят дела с совестью. Не в обычной манере, в которой задавался этот вопрос другими взрослыми, а вполне серьезно. Поразмыслив, я ответил, что она, совесть, на здоровье вроде не жалуется.

– В отличие от ее хозяина? – повела бровями директриса, и один глаз откатился к книжному шкафу.

– Ну да, в отличие… – сглотнул я и закусил губу.

Директриса повздыхала и что-то застрочила в толстый журнал на столе.

– На следующей неделе у вашего класса два экзамена, – сообщила она мне радостную новость. Я хотел было спросить, какие, но вовремя опомнился. – Ты будешь их писать. Баллончик с нужным веществом будет лежать на всякий случай у меня в кабинете. Сообщишь мне завтра, как это называется.

Нужным веществом. Я насупился. Как будто я был каким-то растением, загибающимся без удобрения. Но спорить с директрисой я, конечно, не стал. Во всем надо было видеть плюсы. Эти экзамены, свалившиеся на мою бедную душу, были прекрасным поводом повидаться с Варей. Я был уверен, что она не только знала, о каких экзаменах шла речь, но и уже усердно к ним готовилась.

Директриса подняла напоследок свой неуловимый взгляд и обдала меня им с ног до головы, как ледяной волной. Я поежился.

– Ступай, – сказала она, и я вымелся на волю быстрее кота из цепкой детской хватки.

Приближаясь к мосту, я понял, что за мной следят. Следить за мной было удобно, так как вне двора вся моя концентрация уходила на преодоление следующих пары метров и на свое нервно бьющееся сердце. Но когда я остановился у чугунных перил, чтобы поприветствовать уток, которые, конечно же, давно уже унесли свои перья в более благоприятные местности, я заметил, что шаги, следующие за мной на протяжении некоторого времени, застыли немного поодаль.

Я напрягся. Быть украденным в принципе не являлось одним из навязчивых опасений, мешающим мне чувствовать себя комфортно во внешнем мире, но теперь перед моими глазами стали всплывать душераздирающие сцены, в которых впадающей в истерику маме посылались скверные записки со следами моей крови. Я покрепче вцепился в перила, но не оглядывался.

Кому я мог понадобиться? Вдруг по моей спине пробежала волнительная дрожь. На свете было не так уж много людей, которым было до меня какое-то дело, но одному определенному человеку до меня должно было быть очень даже много дела. Неужели это правда?

Шаги медленно направлялись к моей спине. Мои дрожащие губы расползлись в блаженную улыбку по раскрасневшимся от мороза и волнения щекам, я оттолкнулся от перил и вихрем повернулся навстречу судьбе.

– Рад, что ты так счастлив меня видеть, – усмехнулся Борька Захаркин, и моя улыбка застыла, словно ей дали пощечину.

Я прикусил губы и нахмурил брови. Мне ужасно захотелось побить этого негодяя. Скорее даже не за то, что он меня напугал, а за то, что дал повод надеяться на исполнение самой заветной мечты. Я скрестил руки на груди, и он пристроился рядом со мной без всяких угрызений совести.

– Что это ты там высматриваешь? – поинтересовался Борька, бросив презрительный взгляд за перила и надув пузырь от жвачки.

Высматривать в реке действительно было нечего. Кроме того, что утки пропали без вести и прощания, вода осела и протекала узеньким грязным ручейком среди серой гальки, перемешанной с осколками, окурками и прочим мусором. Я угрюмо молчал.

– Мы тут все заметили, что ты частенько стал в школу ходить, – лукаво начал Борька. – Значит, чувствуешь себя хорошо, да? Умирать в очередной раз не собираешься?

– Пока не собираюсь, – процедил я сквозь зубы.