Оффлайн

Анника выдержала паузу, и Маттиас не преминул ею воспользоваться:

— Может, довольно душевного стриптиза?

— Эти мысли не отпускали меня, — невозмутимо продолжала Анника. — Для меня все как будто утратило смысл, словно со смертью матери оборвалась и моя собственная жизнь. Я пыталась выкарабкаться самостоятельно, но… потом у меня вдруг не наступили месячные.

— Анника! Это уже явно…

— Нет! — оборвала она мужа. — Они хотят знать, и я им скажу. Мне перевалило за сорок, и спустя несколько месяцев началась менопауза. Это меня окончательно добило.

— Анника добровольно обратилась за помощью к психиатру, — закончил Маттиас, глядя на Тимо, который слушал вместе со всеми. — Добровольно! Через пару недель ей стало лучше, и она вернулась домой. Вот и все. Ну что? Доволен? Чего ты добился своим идиотским разоблачением?

— Я ничего не добивался, — ответил Тимо. — Меня просто бесит, что подобные вам обращаются с нами как с грязью. При этом каждому из вас приходится скрывать больше, чем нам с Хорстом, вместе взятым.

Йенни задумалась, что еще Тимо знал об участниках тура. И о ней.

— Это что, угроза? — Флориан с откровенной неприязнью взглянул на Тимо.

Тот ответил ему своей нахальной ухмылкой.

— С чего бы? Чем тебе угрожает то, что я выяснил?

— Не знаю, уместно ли это, — вмешался Давид, прежде чем Флориан успел отреагировать, и Йенни была благодарна ему за то, что он в очередной раз предотвратил ругань. — Но я лично с утра ничего ел, и у меня подводит живот. Я же не один такой?

Ответом ему был согласный ропот. Анна, Сандра, Нико и Йоханнес вызвались помочь Эллен на кухне. Остальные между тем со всем рвением принялись накрывать на стол. Чувствовалось, что все только рады заняться чем-то обыденным и хоть как-то отвлечься.

На ужин подали овощной гратен с банановым карри и грудинкой. Блюдо оказалось превосходным, но съедена была лишь половина. После первых же кусков у Йенни пропал всякий аппетит, и было очевидно, что не только у нее.

Когда посуда была убрана и сложена в посудомоечные машины, они снова собрались в каминном зале. Все, кроме смотрителей. Как пояснил Хорст после ужина, им нужно было заняться системой отопления. По его словам, возникла какая-то проблема, и пока ее не устранили, кое-какие манипуляции приходилось производить вручную ежедневно.

Нико разжег огонь в камине, Эллен и Сандра тем временем позаботились о напитках. Затем все устроились в креслах и смотрели на пламя. Никто больше не заговаривал о пребывании Анники в психиатрической клинике, как и о срыве Тимо.

Спустя какое-то время Анна первой прервала молчание.

— Что же мы будем делать ночью?

— Спать? — Давид, кто ж еще.

— Можно взять матрасы из пустующих номеров и разложить здесь, — предложил Нико. — Так мы будем вместе.

— Нет уж, — заявил Давид. — Можете устраивать здесь хостел, но без меня.

Маттиас тоже энергично замотал головой, после того как Анника что-то шепнула ему.

— Что, если этот маньяк среди нас, а вовсе не прячется где-то в отеле? Нам что, засыпать себе, в то время как он только и ждет возможности вырезать кому-то язык или выколоть глаза?

— Это же абсурд. — Йоханнес попытался отстоять предложение Нико.

Маттиас насмешливо вскинул брови.

— Да ну? Тот несчастный, что лежит сейчас за дверью в снегу, видимо, был не в курсе, что это абсурд.

Йоханнес промолчал. Другие тоже не горели желанием высказаться. «И неудивительно», — заключила Йенни, глядя на окружающих ее людей. Бледные лица, темные круги под красными, глубоко запавшими глазами, смотрящими в пустоту. Силы и нервы у всех были на исходе, и у нее в том числе.

— Что ж, — сказала она, поднимаясь, — тогда я пойду в свой номер, запрусь на замок и придвину к двери всю мебель, какую только смогу сдвинуть. Потом лягу и попытаюсь заснуть. Я больше не могу.

Никто и не пытался ее удержать.

— Доброй ночи. Увидимся утром.

Она уже приблизилась к двери, когда за спиной послышался голос Давида:

— Надеюсь, в полном составе.

14

Она просыпается от жгучей боли, пронзающей голову. Как только сознание выходит из оцепенения, у нее лишь одна потребность: перекрыть вентиль, избавиться от немыслимой, нестерпимой боли, пока та не выжгла ей рассудок. Необходимо раскрыть рот, закричать что есть сил в легких. Сейчас, немедленно.

Но губы не двигаются, что-то удерживает их, грозит надорвать кожу при малейшей попытке разомкнуть челюсть. Крик увязает во рту, и губы дергаются, так что чудовищная резь временно вытесняет даже боль в глазах.