Офицерский гамбит

Игорь Николаевич помедлил с ответом. Впервые он осознанно задумался над тем, что Украина может быть как-то замешана в игре, может выступать какой-то стороной в этой войне, что существует какое-то опосредованное участие его малой родины. И впервые возмутился и ужаснулся своих размышлений, когда его обожгла мысль, что ведь не на стороне Кремля могут оказаться украинцы. По другую сторону баррикад. И к своему изумлению, чувствовал, что и его родной отец, человек, четверть века прослуживший в Советской армии, если и не против, то не на стороне Кремля. Он действительно что-то слышал о биатлонистке, просачивались смутные слухи о каких-то бойцах… Но он не мог, не имел права принять на веру то, чего не знал наверняка. Его молнией пронзило другое. До сих пор Украина незримо присутствовала в его жизни как данность, далекая священная земля, где он родился. А тут вот оказывается, что Украина – участница событий…

– Я слышал, но врать не хочу. Не очень верю в такие рассказы, потому что слишком хорошо знаю, как они рождаются. Дамские отряды вообще из всего СНГ собираются… Это персональные решения отдельных людей, которых нельзя связывать с конкретными государствами. И очень может быть, что они так же создаются, как в свое время чеченские, когда левая рука с ними боролась, а правая – тайно помогала…

– А что, в самом деле Басаева федералы накрыли?

– Да что ты, батя, в самом деле?! – Тут уж Игорь Николаевич не выдержал, опять вскипел, переполненный нахлынувшими эмоциями, и лицо его исказилось, как от боли. – Разве могли федералы уничтожить знамя ФСБ России?! Нет, батя, это простая случайность, стечение обстоятельств. Если знать детали этого взрыва, то нельзя не понять, что там был самоподрыв. Да и не было у наших управляемых ракет, которые могли бы поразить Басаева. Но выглядит его уничтожение правдоподобно, потому что оказалось предвыборным.

– Выходит, что ваш Патрушев, секретарь, как его там, Совета безопасности, всей стране, всему миру лапши на уши навешал? И что эфэсбэшники с ним реально в контакте были, и что премьер России лично звонил террористу во время операции в Буденновске… Уж что-то неправдоподобно выглядит…

Тут отец умолк, поняв, что не стоит ему расспрашивать больше, а сыну не стоит говорить больше. Да и сам Игорь Николаевич был слегка сконфужен. Сначала он не мог понять, чем именно. Его определенно раздражала однобокая осведомленность отца и его острый самостоятельный анализ, не лишенный достоверности. Независимо от реальных событий в обществе жили стереотипы, которые управляли образами в головах даже думающих людей. И вдруг его осенило: отец произнес «ваш Патрушев». Получалась какая-то разделительная линия, поражающая несуразностью и недобрым волнением. У него у самого теперь внутри происходила какая-то странная борьба ощущений, ломка представлений. Он всегда знал про обман в масштабах государства, вернее, что-то видел, что-то слышал, что-то домысливал, и в результате сложения этих «что-то» получался уверенный, ожесточенный, наглый обман. Но эта ложь всегда была ему выгодна, она давала лично ему шанс выплыть из водоворота безысходности, прорвать замкнутое кольцо в своей карьере. И потому, особо не задумываясь над окутавшей кавказскую войну пеленой лжи, Игорь Николаевич действовал по совести, воевал честно, если только это слово применимо к слову «война».