Офицерский гамбит

– Вот ты меня недавно упрекал в кровожадности, в желании разнести в пух и прах этих уродов?! Так вот, эти ребята по наводке выкрадают чеченов и членов их семей и просто разрывают на части, привязывая, например, к телу снаряд, тротиловый заряд. Один знакомый мой однажды раненую снайпершу приказал переехать на танке, наблюдая, как из нее кишки вылезут. Говорил, что самый страшный момент, когда стекленеют глаза: раз – и все, был момент жизни – и ленточку вдруг перерезали… Жутко! И он сам признавался, что чувствовал себя ужасно, что эти стеклянные глаза потом его во сне преследовали и что после этих убийств у него в голове совсем не так, как до приезда в Чечню. Другой знакомый офицер вспомнил, как они отловили «чеха» видеозаписями пыток наших заложников. На них были эпизоды отрубывания голов, отстреливания у них пальцев рук, изнасилования малолетних русских девочек. Короче, они эту тварь просто раздробили молотком, сначала пальцы, потом коленные чашечки, потом руки и ноги, потом разбили голову. И пока они его кончали, этот ублюдок им пел песню смерти – криком и воем… Короче, все это записали и отправили боевикам. Вот какая у нас сейчас психологическая война! Иван Грозный со своими опричниками отдыхает…

В момент рассказа Вишневский вдруг совершенно преобразился. Вертолетчик стал еще больше жестикулировать, как рвущийся на арену гладиатор. Он сам завелся от собственного рассказа, как от сильно действующего возбудителя. Его только что красивое лицо стало злым и непримиримым, правильные черты поплыли, искажение стало таким, как будто Игорь Николаевич смотрел не на него самого, а на его отражение в кривом зеркале. Дидусь молчал, приобретая все более угрюмый вид и не зная, как реагировать на выпады Вишневского, как будто это он его лично обвинял в каких-то просчетах или неправильно отдаваемых командах. Был в постулатах вертолетчика неброский, но явственный подвох, тихая, но непрерывная атака на его принципы военачальника.

– Я могу допустить, что, ведя войну против террористов, против нелюдей, убивающих наших детей, мы должны быть безжалостными карателями. И даже если есть приказ высшего командования уничтожать их без разбора, поголовно, то я готов с этим согласиться. Мне, откровенно говоря, наплевать на юридические тонкости, хотя я против самосуда. Но я приказал забрать чеченку не потому, что осуждал ее казнь, а из-за того, что то была не казнь, как ты говоришь, санкционированная вышестоящим командованием, а самовольное побоище… Понимаешь?! Некрасивое, недостойное, ужасное, уродливое!

Теперь Игорь Николаевич чувствовал, что Вишневский своей навязчивой игрой достал его и он сам начинает не на шутку заводиться. Ему казалось, что хитрый вертолетчик хочет загнать его в тупик, чтобы он признал себя побежденным, ошибающимся. Не будет этого! Но Вишневский почему-то вдруг сам пошел на попятную.

– Николаич, Игорь, ты меня совсем не понимаешь. Абсолютно. Я не о твоем поступке, я же совсем о другом толкую!

– Так о чем же?

– Вот ты, к примеру, про Абу-Грейб не слышал? Про американскую тюрьму в Ираке? Нет?! (Игорь Николаевич молчал, в упор глядя на собеседника тяжелым взглядом, что тот принял за утвердительный ответ.) Так я тебе поведаю страшную историю про американцев. Эти добрые, веселые ребята американцы, ну демократы в обличьях бесов, твою мать, понимаешь?! Так вот они организовали лагерь изощренных пыток, изувечивали, трахали заключенных, заставляли их становиться животными, лаять… Я не наговариваю, есть опубликованные данные их собственных расследований.

И снова Андрей Ильич завелся, походил на злой смерч. Его руки вращались, изгибались замысловатыми петлями, страстными жестами он что-то вопрошал начальника штаба. Если бы Игорю Николаевичу показали видеозапись с речью Вишневского, он ни за что не поверил бы, что такой степенный начальник может дойти до столь сильного нервного напряжения. Он уже начинал пугать своей возбужденностью, и казалось, может броситься на кого-нибудь и волком вцепиться зубами в глотку. Какие странные смены настроений и состояний, верно, этот человек основательно болен, опять пронеслось в голове у начальника штаба.

– Хорошо, и что дальше? Я всегда знал, что америкосы – сволочи, и меня с детства готовили с ними бороться. Но при чем тут вообще Соединенные Штаты?

Теперь Дидусь был сбит с толку окончательно.

– Ой, башка деревянная, деревенщина! – в сердцах ругался вертолетчик. – Да при том, что когда дело касается человеческой природы, и особенно разбуженных темных демонов, тут не до национальностей. Тут все перед Богом равны, потому что все уже слишком согрешили. И твой сослуживец из «Альфы», и мои знакомые спецы, которые живых людей рвали, и эти черти американцы. Все одинаковы, кровожадная природа за прошедшие три тысячи лет никак не поменялась. И хоть демократией, хоть тоталитарным режимом прикрывайся, как банным листом, но суть не спрячешь. Человек – это мерзкое, гадкое, алчущее крови существо, и оно, этот убогий вампир, будет пить кровь своего собрата, как только представится такая возможность.