Огюст Бланки

Чтобы снискать благосклонность и успокоить тех, кто еще с ружьями в руках находился на баррикадах, немедленно издается целая серия декретов. Освобождаются политические заключенные, отменяется смертная казнь за политические преступления; вещи, отданные в заклад ростовщикам бедняками, возвращаются, но ростовщики получают компенсацию от государства; оказывается помощь семьям инсургентов, погибших в боях, раздается хлеб бойцам баррикад, рабочим туманно обещают улучшить их участь. Несколько позже издаются декреты о введении всеобщего избирательного права, об отмене рабства в колониях, о предоставлении рабочим права объединяться в профсоюзы. Уж не оказалось ли Временное правительство действительно народным и революционным? Поверить в это могли лишь очень наивные люди. Гарнье-Пажес цинично признал, что первые декреты были «ценой спокойствия как в Париже, так и во всей Франции».

Правительство обнаружило свой антиреволюционный характер уже тем, что не хотело даже сразу ликвидировать монархию. Ламартин предлагал отложить решение вопроса о государственном строе Франции до проведения выборов и созыва Учредительного собрания. Но в Ратушу явилась делегация вооруженных инсургентов во главе с революционным демократом Распаем и заставила правительство провозгласить республику. Это произошло 25 февраля. Но в этот же день новоиспеченным министрам пришлось столкнуться с еще более головоломной задачей. С утра Гревскую площадь перед Ратушей заполнили толпы вооруженного народа. Цвет площади изменился: преобладал красный цвет. Многие украсили себя красными лентами, прикололи красные кокарды. Над толпой колыхались красные знамена, они развевались на крышах, свешивались из окон. Трехцветные флаги, под сенью которых начиналась революция, теперь тонули в потоке красного цвета. От правительства потребовали, чтобы эмблемой Франции отныне стало не трехцветное, опозоренное Орлеанами, а красное знамя. Ламартин и большинство членов правительства решительно выступили против этого, указывая на традицию 1789 года, на славу трехцветного знамени, завоеванную в наполеоновских войнах. За красное знамя выступили только Луи Блан и Альбер. Луи Блан, будучи историком, указал, что именно оно было национальной эмблемой в XI—XV веках, что исторически оно более оправдано, чем трехцветное. Но дело заключалось не в исторической традиции. Красное знамя представляло рабочий класс, трехцветное — буржуазию. Поэтому решающую роль сыграло соображение министра финансов:

— Если Франция возьмет как эмблему красное знамя, то Биржа, которая уже находится в состоянии величайшего маразма, рухнет.

В конце концов был издан декрет о том, что эмблемой Франции останется трехцветный флаг. Правда, члены Временного правительства будут носить бант красного цвета, его привяжут к древку трехцветного знамени.

Но эта вынужденная уступка только подчеркнула смысл сделанного выбора: революция является буржуазной с некоторым, временным пролетарским, социалистическим дополнением,..

Но не успели министры прийти в себя от волнений по поводу решения символического внешне, но принципиального по существу вопроса, как снова им пришлось столкнуться с не менее важным, но более конкретным требованием восставшего народа. Коридоры и залы Ратуши заполнили вооруженные люди, явившиеся прямо с баррикад. Их лица и особенно руки были черны от пороха, их одежда представляла собой живописные лохмотья. Группа инсургентов без всяких церемоний ввалилась прямо в зал заседаний правительства. Вперед выступил высокий, атлетического сложения человек в рабочей блузе. О нем ничего не известно, кроме имени. Его звали Марш. Он с грохотом опустил на паркет приклад тяжелого ружья и громко заговорил:

— Граждане! В течение одного часа мы требуем принять решение о праве на труд и об организации труда! Такова воля народа!

Министры молчали, пораженные не столько краткостью, сколько огромным и страшным содержанием этой по-пролетарски красноречивой речи. Между тем Марш сделал всего один столь же лаконичный жест, указав рукой на окна:

— Народ ждет.