Огюст Ренуар

Иногда формы и цвета не вполне определялись к концу первого сеанса. Лишь на следующий день можно было угадать, что должно получиться. Волнующее впечатление заключалось в том, что побежденный мотив исчезал, и картина исходила от самого Ренуара. В конце жизни он быстрее устранял «мелочи» и шел прямо к главному. Но до самой смерти он продолжал «гладить и шевелить натуру», как ласкают женщину, до тех пор, пока она полностью не выразит свою любовь. Именно этого и добивался Ренуар — полной отдачи модели, которая бы позволила ему прикоснуться к самой глубине человеческой природы, освобожденной от забот и условностей настоящего момента. Ренуар писал тела без одежды и пейзажи без показной живописности. Дух девушек и юношей, детей и деревьев, которые населяют созданный им мир, был так же обнажен, как и тело Габриэль. Именно в этой наготе он открывался сам.

По утрам отец с помощью кого-нибудь из своих преданных друзей переносил большой холст «Мулен де ла Галетт» и начинал писать. Когда его модели не могли прийти, он писал что-нибудь другое. В этот монмартрский период моим отцом было написано много картин.

Я несколько раз ходил в ресторан на улице Ракит, где Ренуар написал «Качели». Увы! Застекленная терраса заменила прелестный сад. Монмартр дорого платит за то, что приютил знаменитостей, оказавших столь огромное влияние на живопись конца XIX века. Ничего не знающие о Ренуаре и Тулуз-Лотреке туристы толпятся вокруг мест, опоэтизированных пребыванием гения. Их кричащие туалеты и щелканье фотографических аппаратов делают район не слишком привлекательным. Тем не менее шумной орде посетителей еще не удалось окончательно изгнать оттуда призраки Анжелл, Жанн и Эстелл. На лестницах холма можно встретить их правнучек, более накрашенных и тем самым непохожих на своих бабушек в знаменитой картине, менее верящих в появление прекрасного принца, примирившихся с распорядками контор и длительными ожиданиями в метро. Они утратили легкомысленную беззаботность своих бабушек, живших, в сущности, так скудно. Нынешние времена, которые принесли им немного больше удобств, приобщили их к заботе о завтрашнем дне. И все же их улыбка и шаловливое сверкание глаз смогли бы заставить сердце нового Ренуара биться, если бы нам повезло и такой живописец появился еще на Монмартре.

Ренуар открывал и переоткрывал мир в каждую минуту своего существования, с каждым глотком свежего воздуха, который вдыхал. Он мог сто раз писать одну и ту же девушку или гроздь винограда, и каждая попытка была для него новым откровением, наполняла его восторгом. Большинство взрослых уже не открывает мира. Они полагают, что знают его и удовлетворяются видимостями. Однако видимости постигаются очень быстро. Отсюда и язва современного общества — скука. Ведь дети живут от открытия к открытию. Новое выражение на лице матери заставляет догадываться о существовании целого мира таинственных мыслей, необъяснимых ощущений. Ренуар так любил детей именно потому, что делил с ними эту способность страстной любознательности. Возможно, его волнение при созерцании женского тела было связано с идеей материнства. Это волнение было очень целомудренным. Я, разумеется, сомневаюсь, чтобы он думал о кормлении ребенка, когда смотрел на красивую грудь, или о родах перед округленным животом. Этот натурализм он предоставлял «интеллектуалам». Мне кажется, что он обладал даром выражения всех эмоций посредством живописи. Его сладострастие мужчины превращалось в сладострастие художника.