Оглядываюсь и не сожалею

С появлением тяжелой ракеты-носителя у Королёва появились возможности реализовать давно вынашиваемые планы запуска космических аппаратов для решения тех или иных задач. В конструкторском бюро и на заводе, а также в смежных организациях работа шла с громадным напряжением, но организованно и результативно, не было бестолковщины, которая дергает хуже, чем любая перегрузка. Время измерялось не сутками, а часами. В этой обстановке доставка космических объектов по железной дороге по 4–5 дней, тем более, когда дата пуска была связана с конкретной датой и астрономической обстановкой, была неприемлема. Королёв дал задание тщательно продумать все тонкости, связанные с транспортировкой в самолете, которым мы располагали. А тонкостей было много, если учесть, что объект размещался в негерметизированном отсеке, где во время полета температура и давление менялись в широких пределах. А чтобы повысить ответственность за эту операцию, он ввел порядок, когда объект сопровождался высококвалифицированным сотрудником, вплоть до начальника отдела. Перед взлетом специальный инструктор надевал на сопровождающего парашют, вручал кислородную маску и показывал люк, через который в случае необходимости следовало покинуть самолет, и добавлял с улыбкой, что за бортом температура будет не менее 50 градусов.

Году в 55–56 Сергей Павлович с группой сотрудников, закончив работу в командировке в одном из северных городов, приехал на аэродром, чтобы вылететь в Москву. Дело было в начале ноября, погода стояла скверная, Москва не принимала из-за сплошной облачности. Вполне типичная и привычная ситуация. Что в таких случаях делают обычные пассажиры? Одни дремлют, другие в ресторане водку пьют, третьи бесцельно бродят. Всех объединяет одно чувство: полное бессилие изменить положение. Погода не летная… О чем говорить?

Некоторые из нас, не усложняя дела, пошли по одному из указанных путей, в основном по второму…

Но ни сам Сергей Павлович, ни мы не могли представить его в роли обычного пассажира. Королёв и тупое ожидание, бездействие?! Нет, это несовместимо. После того, как от диспетчера вернулся понурый заместитель и доложил, что придется ждать, Сергей Павлович сверкнул глазами и преобразился в такой знакомый нам образ, который как бы говорил: ну подождите, я вам покажу! Затем он устремился к какому-то главному начальнику аэродрома, и некоторые трусцой последовали за ним, понимая, что нас ожидает неординарное зрелище. Королёв во гневе – это почти тайфун. Однако это было в воскресенье и начальство, с которым можно было бы попытаться по-деловому решить вопрос, отсутствовало. Тратить силы на диспетчеров не имело смысла. Тогда Сергей Павлович со сталью в голосе потребовал, чтобы его соединили с военным комендантом Внуково. Безрезультатно. Королев накалялся у нас на глазах. «Соедините меня с маршалом Вершининым» – потребовал он. У находящихся в комнате «младших чинов» авиации глаза достигли предельных размеров. После некоторого замешательства и фраз типа «не положено» и «мы люди маленькие» они всё же, хотя и робко, начали пытаться связаться с Москвой, при этом Сергей Павлович им активно помогал советами. Наконец ответил дежурный в приемной Вершинина: «Маршала нет». Тогда Королев взял трубку, представился, как он это умел делать и узнав, что маршал на даче, потребовал соединить с ним. Вскоре Сергей Павлович совершенно спокойно, по-деловому, уважительно разговаривал с Вершининым. Через час мы были в воздухе.

Как-то в субботу мне позвонил Сергей Павлович и сказал, что завтра утром мы, группа сотрудником во главе с ним вылетаем в Ленинград, вечером – обратно. В семь тридцать за мной на квартиру пришла машина и, захватив по дороге еще несколько сотрудников, домчала нас до аэродрома. Через полчаса мы взлетели. С Королёвым была его жена, Нина Ивановна. Настроение было приподнятое, воскресное, да и летели мы не на восток, не на пыльный и знойный полигон, а в «Питер». Я еще толком не знал, как и некоторые другие, зачем летим, но раз С. П. во главе, значит что-то важное. В Ленинграде нас уже ждали и, посадив в машины, повезли куда-то.