Огненная душа куклы

– Я – твоя муза, я подарю тебе крылья, они уже растут у тебя за спиной; со мной ты взлетишь к самому солнцу. Или к луне. Или к Большой Медведице. Куда захочешь. И со мной ты не обожжешь крыльев, не рухнешь вниз, как несчастный Икар. Его крылья были сделаны из перьев и скреплены воском, мои крылья – знание тайн Вселенной, владение ее силами.

– Как это будет? Расскажи…

– Проще сделать. Но я попробую объяснить. Кто может сказать, откуда берется у человека талант? Из каких источников он получает сверхспособности? Это просто происходит. А я знаю эти тайные реки и ручейки и направлю их в тебя. Сделаю все для воплощения твоего гения. Я вдохну в тебя силы, которые помогут стать первым из лучших. А потом перешагнуть ту границу, которая лежит между обычными людьми и всеми тайнами – непреодолимую для всех смертных. Во все я посвятить тебя не смогу – твой разум не выдержит такой ноши, – но многое открою обязательно. Тебя ждет небывалое путешествие!..

На следующий день к дому подъехала крытая «Газель». Привезли два мольберта, этюдник, холсты, штук двести разного формата, ватман, краски, пастель, акварель, уголь, два софита, упаковку с драпировками – короче, все то, что необходимо художнику для интенсивной работы.

– А если кто узнает? Догадается, в смысле? – спросил он, перетаскивая купленное в дом. – Мы столько всего заказали. Вдруг пойдут по следу?

– Они не настолько умны, – усмехнулась она, когда они вместе поднялись по крыльцу, вошли в дом и поставили коробки в углу прихожей. – И потом, тебе еще только предстоит стать тем, кем ты должен стать. – Она привлекла его к себе, поцеловала в губы. – На солнце обращают внимание, когда оно восходит поутру, выглядывает из-за края земли. Этого пока не случилось, но случится. Вот когда тебя возьмут на заметку. За тобой станут следить, пустят по твоему следу гончих – это тоже не исключено. Но пока ты только молодой человек с талантом художника. Кто вспомнит об этом? Разве кто-нибудь из них может понять, что думаю я? Как далеко смотрю? Нет, не того калибра эти существа. Они – пресмыкающиеся. Так было, поверь мне, веками. Пусть они наденут тоги или облачатся в варварские шубы, в кафтаны с белоснежными манжетами, но останутся все теми же дураками. Уж я-то знаю. А когда спохватятся, будет поздно. Мы с тобой к тому времени устремимся к звездам, малыш.

Как же притягательно звучали ее слова! Сколько уверенности было в них. И какой силой они наполняли его пока еще недостаточно опытное, молодое, но требовательное сердце, жадную душу, в которой его спутница уже успела похозяйничать.

Покупки были перенесены в дом, расставлены по углам самой дальней комнаты, бывшей гостиной с большими окнами, в которой когда-то прежние хозяева, наверное, собирали друзей и устраивали пиры, но теперь переделанной в мастерскую. Заперев дверь, Владислав растерянно уставился на груды холстов и два мольберта.

– А что мне рисовать? – вдруг спросил он.

– Меня, конечно, милый, – усмехнулась Лилит. – Для начала. Ты даже не представляешь, что может натурщица сделать с мастером. Особенно такая, как я. Как правило, мастер создает свою натуру, лепит из нее то, что хочет сам, но со мной все иначе. Я буду с каждым штрихом создавать тебя. С каждым мазком кисти, с каждым твоим вздохом. Уже скоро ты это почувствуешь, мой Владислав.

В тот день она как-то по-особому назвала его по имени. Она ведь знала и другие имена, но теперь приняла его таким, каким он был в этой жизни. Лилит тоже нужно было время, чтобы заново ощутить и понять его, принять заново – своим пылающим сердцем, своей нездешней душой, всем своим запредельным существом, о котором он пока так мало знал.

Владислав с особенной жадностью оглядел ее. Но не с тем одержимым желанием, с каким смотрел всякий раз, – бешеным желанием обладать, а иначе – теперь иначе. С таким восторгом смотрят на прекрасный закат, на величественные горные вершины, на сокрушительный дивный водопад. Это восхищение силами природы, а Лилит и была этой природой, первородной силой, рожденной в начале всех начал.

– О да, я чувствую это, – вдруг сказал он.

Она вопросительно взглянула:

– Что ты чувствуешь?

– Тебя, Лилит. И я хочу рисовать тебя.

– Прямо сейчас?

– Да, – уверенно кивнул он.

– Тогда вперед.

Мастерская, самая светлая из комнат, была готова к работе. В середину новый хозяин дома немедленно поставил мольберт, на него водрузил холст. Подвинул старенький диван так, чтобы он оказался в потоке солнечного света, падавшего в окно. Накрыл алой драпировкой, положил две подушки. Все это время Лилит наблюдала за ним, затаив дыхание. Именно таким она и желала видеть его – окрыленным, готовым к работе, понимающим ее. И нестерпимо жаждущим творчества.

– Ложись, – обернулся он.

Лилит послушно сбросила одежду и нагой легла на укрытый драпировкой диван.

– Спиной на подушки и чуть набок, ко мне лицом.

– Хорошо.

– Облокотись на правую руку, а левую забрось за голову, чтобы твоя подмышка была открыта.

– Так?

– Именно так! – горячо кивнул он. – Колени чуть вместе.

– Как скажешь, – исполнила она.