Огненные фарватеры

Обед. Я наблюдаю, как кок Кузьма Никитин вылезает из камбуза какой-то хмурый, глядит на меня исподлобья. Сейчас он отнесет харч в корму — в машину и к орудию минерам. Сигнальщики обедают на мостике. По их виду вижу, что со щами все в порядке. Но вот Зеленский взялся за красивый и аппетитный блин. Откусил и поморщился. Вздохнул, оглянулся на меня. Затем взял еще один. Понюхал. Чертыхнулся. Еще раз понюхал.

— Ничего не понимаю! Что произошло, Зеленский? Ты на себя не похож. Аппетит пропал?

— Аппетит, товарищ командир? — сигнальщик едва миску не выронил. — Вы лучше спросите Никитина, что он нам сварганил!

Тут возвращается сам Никитин.

— Что случилось, почему команда недовольна обедом?

— Упали. — А сам тяжело вздыхает. — Но я не виноват. Готовые блины я оставил на сковороде, чтобы не остыли. А тут вы, товарищ командир: «Вперед полный!» и «Лево на борт!» Щи-то я поймал, а вот блины не успел. Проехались они немного по палубе, протертой керосином…

Я понял, отчего нюхал блины Зеленский, почему ругался Деревяшкин и ворчал радист Алексей Сорокин. Понял, что блины с керосином придется есть и мне самому.

И. КЛИМЧИНСКИЙ,

лейтенант, флагманский физрук ОВРа Ленинградской военно-морской базы

Четвертое поколение

В ОВРе я был флагманским специалистом по физической культуре и спорту. Скажу прямо, должность эта повсеместно считается самой спокойной.

И хотя, с одной стороны, флагманский физрук отвечает за физическую подготовку краснофлотцев, старшин и командиров, с другой — он не имеет подчиненных. А с третьей — согласно Корабельному уставу РКВМФ за организацию физической подготовки отвечает помощник командира корабля. Так вот и выходит, по представлениям некоторых, что должность флагфизрука вовсе не должность, а просто синекура.

Для меня все началось с советско-финляндской войны. Тогда меня зачислили бойцом краснофлотского лыжного отряда. Уходили мы на лед Финского залива. Не стану рассказывать, как все это было. Писатель Леонид Соболев поведал о морской лыжной эпопее более чем подробно в рассказе «Третье поколение».

В 1941 году меня назначили командиром группы разведчиков в Отряде зимней обороны. Но вот пришло лето. Оно принесло новые заботы. Самым сложным для ОВРа Ленинградской военно-морской базы в лето 1942 года было обеспечение прохода конвоев из Ленинграда в Кронштадт и обратно. Конвоев таких прошло немало, и каждый имел свои трудности. Сперва нам казалось, что самые сложные приходятся на июнь — июль, время белых ночей. Но выходило, что и в августе ничуть не легче, хотя стояли темные ночи.

Конвои, как правило, назначались в безлунные ночи. Одной из них в Кронштадт уходили эсминец и сторожевой корабль. Совпало, что на обеспечение именно этого конвоя прибыл командир ОВРа капитан 2-го ранга Богданович. Его любимым местом в таких случаях был дальномерный пост батареи 45-миллиметровых морских пушек на конце Северной дамбы Морского канала.

Вместе с ним на дамбу прибыло несколько человек из штаба ОВРа, в том числе и я.

Как все организовалось? На постановку дымовых завес, которые должны были прикрыть корабли от взоров вражеских наблюдателей с южного берега залива, назначались различные катера. В ту ночь — катер МО и три бронекатера из дивизиона старшего лейтенанта Вадима Чудова. Изготавливались к бою батареи береговой обороны — в Кронштадте, на фортах, на дамбе Морского капала. Приводились в боевую готовность корабли. Проверялись линии связи, чтобы можно было сразу, без промедления задействовать всю артиллерию.

Все приведено в готовность. В том числе и катер типа ВИС, самый малый из наших боевых кораблей. За штурвалом его находился старшина 1-й статьи Борис Орешкин, адъютант командира ОВРа и рулевой-моторист по флотской специальности, а еще — известный в довоенные годы на всю страну футболист ленинградского «Динамо», участник блокадной встречи футболистов флота с командой мастеров.

Миновала полночь. Катера вышли на свои позиции. Одно волновало — ветер от берега, занятого противником. Но дымзавесу поставили согласно плану. Точно в назначенное время мы услыхали шум вентиляторов и гудение турбин. Шел эсминец, сторожевик за ним, в кильватер.

Все нормально. Фашисты постреливают изредка и лениво, снаряды взрываются, и отблески разрывов мелькают за Северной дамбой Морского канала и перед Южной. Иногда совсем неподалеку, и тогда над нашими головами свистят осколки.

Вдруг вспыхнул огонь на воде, и стрельба с вражеской стороны усилилась. Мы увидали, что она сосредоточена по этому костру.

— Лейтенант! — крикнул Богданович. — Быстро в катер и разобраться, в чем дело!

Спрыгнуть в катер дело привычное. Орешкин уже запустил двигатель. Я оттолкнулся ногами от берега.

Пошли прямо на огонь, на разрывы снарядов. И чем ближе подходили к горящему бронекатеру (теперь мы ясно видели, что пылает именно он), тем больше удивлялись. Корабль на вполне приличном ходу описывал циркуляцию, что спасало его от прицельного артогня фашистов.