Огненные иероглифы

Когда позднее я поделился с гвинейскими друзьями своим впечатлением от ресторанного зала «Отель де Франс», они засмеялись. Студент из Парижа Барри объяснил, что Запад, убедившись в провале политики экономической блокады Гвинеи, сейчас меняет тактику и пытается определить, как восстановить свое влияние в стране. Особенно активны американцы, но не теряют времени и англичане и немцы. Десятки различных миссий стучат в двери гвинейских учреждений. И каждая из них боится соперников, остерегается конкурентов.

— Шакалы и пантеры не охотятся вместе, — улыбаясь, закончил Барри.

Глубокой ночью возвращался я в свою гостиницу. Город еще не спал. У колонок с водой стояли группки женщин, вдоль тротуаров мигали огоньки коптилок уличных торговок. Откуда-то издали доносились звуки гитары, пение. В тропиках любят ночь с ее мягкой прохладой, свежестью ветра, любят мерцание тысяч загорающихся повсюду огоньков. Далеко за полночь засыпают здесь города.

Но у меня сил больше не оставалось. Ноги подкашивались. Дремавший на соломенной циновке у входа в гостиницу сторож снял с пояса ключ. Быстро поднялся я по лестнице в свою комнату и через минуту спал.

Раннее утро в Конакри едва ли не лучшее время суток. Влажная от росы листва на деревьях сверкает в лучах молодого солнца. Еще свежо, еще не устали люди, и их движения легки, лица светлы. Улицы оживают мгновенно, заполняясь шумом громких голосов, гудками автомашин, криками бродячих торговцев. Тысячи велосипедистов торопятся на работу — в порт, в лавки, в учреждения. Пройдет час, и, кроме спешащих по своим делам женщин да кучек безработных молодых парней, никого не останется на ставших душными и пыльными улицах.

Проснувшись с первыми лучами солнца и наспех по-завтракав, я отправился на поиски моего давнего друга Бубакара Камаоа. Мы познакомились в Москве, куда Бубакар приезжал в составе делегации гвинейской молодежи, и часто встречались. Я не предупредит его о своем приезде, не зная, продолжает ли он работать в Конакри или переведен в провинцию. Мне было известно, что последнее время он был в министерстве планирования; там я и надеялся либо встретить его самого, либо узнать, где он сейчас находится.

Но Бубакар увидел меня первым. Я проходил мимо книжного магазина на площади Независимости, когда оттуда стремительно выскочила высокая худая фигура в развевающемся темно-синем халате и бросилась ко мне. Мы обнялись. Оказалось, что, покупая газеты, Бубакар увидел меня через стекло витрины и сначала не поверил своим глазам. Но когда я подошел к витрине и начал рассматривать выставленные книги, он больше не сомневался.

Разговаривая, мы подошли к министерству, где он работал, и условились встретиться вечером.

Наверное, я никогда не узнал бы Конакри, если бы не Камара. О крупном городе более или менее просто собрать статистические сведения, не трудно разобраться в городской планировке, посмотреть достопримечательности, его музеи и театры, изучить историю. И все-таки он будет оставаться чужим, словно окруженным прозрачной, невидимой, но очень прочной стеной, которую невозможно ни обойти, ни перешагнуть. До тех пор, пока не помогут местные друзья.

Бубакар, родившийся в деревне, но выросший в Конакри, получивший здесь образование и начавший самостоятельную жизнь, и был как раз тем человеком, который способен открыть душу города: он был очень тонок, знающ и часто подмечал то, мимо чего равнодушно проходили другие. Вечером, когда мы встретились в баре на пляже, расположенном неподалеку от городского рыбного рынка, он вновь меня обнял и принялся расспрашивать о моих планах.

— Ну, вот и сбылась твоя мечта побывать в Гвинее, — улыбался он. — Кто бы смел подумать еще два года назад, что советский журналист сможет свободно приехать к нам?

Мы оба рассмеялись.

На пляже, в скобках замечу — платном, было пустынно. Кроме нескольких французов, играющих в шары, да двух гвинейцев, сидевших за соседним столиком, — только вездесущие длинноногие белые птицы с длинными клювами. Нам подали ледяной ананасный сок местного производства, и мы принялись за разработку программы моих конакрийских «встреч.

Маленькая мама на одной из конакрийских улиц

— Я хочу, чтобы ты побывал у моих друзей, — говорил Бубакар. — Люди это очень разные, и тебе будет интересно. Я уверен, что будет интересно и им. Ты знаешь, белых у нас почти никогда не приглашают в дома, но у русского есть шансы. От русских ожидают широты, которой мы, не видели у других европейцев.

Предложение Бубакара не могло меня не обрадовать. Работая в газете, я, естественно, часто читал речи и статьи африканских политических деятелей, и мне было в общем известно, что они говорили о своих странах, как спи представляли ход событий. Но что думали в народе? Какие идеи его волновали, что его заботило, радовало или возмущало? Между тем, что находишь в иных речах африканских политических деятелей, и тем, чем насыщена местная жизнь, мне чувствовался иногда глубокий разрыв. Так ли это?