Огненные иероглифы

Смех или напряженное молчание сопровождают повествование. Незаметно летит время. Иногда сказку прерывает песня. Свой рассказ старик пересыпает пословицами. Он высмеивает жадность и глупость, самодовольство и бессердечие. Его тон меняется, когда он говорит о великодушии и смелости, о сыновней любви к своим родителям и дружеской взаимопомощи.

Потому и слушаются сказки с таким вниманием, что они не досужий вымысел кого-то одного с богатым воображением. В них и опыт племени, и его жизненная мудрость, и его мораль. Из поколения в поколение сказки «обрастали» мыслью, подобно тому как на дереве с каждым годом один слой прибавляется к другому. Они были школой, которую должен был пройти любой из соплеменников.

Иногда сказка перерастает в действо. Фантастические превращения, о которых рассказывал старый крестьянин у вечернего огня, как бы становятся явью, когда выходят маски. У каждой из них — своя роль, свой «образ», и их шествие перерастает в танец, часто сопровождается песней.

Одни маски воспевают мудрость вождей и смелых воинов, другие своими движениями воспроизводят животных. Временами они разыгрывают вместе с окружающими небольшие сатирические сценки.

У племен дан среди этих «играющих» масок выделяется маска «кагле», представляющая проказливую обезьяну. В сказках дан встречается этот же образ.

В этом же племени существует маска-математик «нгеди». В танце маска бросается на землю и, катаясь, заставляет окружающих упражняться в счете. Сначала она задает простые вопросы: «Сколько лап у двух куриц?» Поблагодарив ответившего правильно, маска продолжает: «Сколько камней в очагах семи хижин?», «Сколько копыт у пяти коров?» Вопросы становятся сложнее и сложнее.

Барабан, находящийся в другом конце деревни, сопровождает своим ритмом каждое движение маски-математика. Выступление масок — это уже зарождение театра. Скрытый за маской крестьянин стремится своим поведением перед односельчанами сделать живым образ, который представляет его маска. От его артистического таланта зависит убедительность этой попытки.

Когда-то маски существовали, вероятно, у всех народов мира. В Японии и Китае классический театр развивался из древних традиций, связанных с применением народом масок. Знали о них греки и финикияне. Но как сложится судьба маски в Африке? Исчезнет ли она, как в Европе, или расцветет в великое искусство, как на Дальнем Востоке?

На Береге Слоновой Кости мне не раз приходилось присутствовать среди интеллигенции при спорах вокруг этих вопросов. Многое ждут в стране от создаваемого правительством театра.

— Театр масок, — говорили мне, — возможен лишь как театр больших художественных обобщений, театр типов. Неизбежна его условность. Вместе с тем жизнь разворачивается в столь острые ситуации, создает столь яркие характеры, что будущему драматургу будет сравнительно легко найти материал для своих произведений. Наши резчики по дереву без труда воплотят созданные писателем типы в дереве. Так народная артистическая традиция может быть продолжена.

Строго говоря, сейчас различные виды искусства соединены в народном творчестве страны в нераздельное целое. Музыка и поэзия, театр и танец, сказка и даже скульптура тесно переплетены между собой, в разных формах выражая понимание народом окружающего мира. Эта художественность, образность воплощения народной мысли придает ей яркость, особую колоритность.

И в местных пословицах иногда очень глубокие и отвлеченные идеи воплощаются в конкретной, образной форме. Мысли, выраженные в народном искусстве, в пословицах приобретают афористическую законченность. Одни из пословиц забавны, другие серьезны, но в каждую заложено тонкое наблюдение.

Например, желая передать мысль русской пословицы «тише едешь — дальше будешь», на Береге Слоновой Кости говорят: «лишь подкрадываясь потихоньку, можно ухватить обезьяну за хвост». О слепой неосторожности сказано в пословице «ищущая гибели птица вьет гнездо на обочине дороги». О беззаботности с горьким юмором говорит пословица «кому некогда лечиться, хватит времени помирать». К сожалению, в переводе пропадают музыкальность и лаконизм этих народных изречений.

Едва ли не самое интересное — в пословицах Берега Слоновой Кости заключается в том, что, собранные вместе, они представляют подлинный свод народной философии. С этой точки зрения еще никто их не изучал, а жаль. Европейские социологи рассматривают мировоззрение народов страны главным образом на материале религиозном и, конечно, приходят к выводу, что это мировоззрение мистично в своей основе. Проще было бы прямо сказать, что религия религиозна, не утруждая себя многотрудными изысканиями. Даже самое беглое знакомство с пословицами разных народов Берега Слоновой Кости опровергает утверждение о якобы мистическом характере их мировоззрения. Напротив, пословицы с присущим им красноречием и силой говорят о весьма разумном взгляде на окружающее, о стихийно материалистическом отношении к жизни своих авторов — народа.