— Помнишь, я сказал, что он освободил большую часть пленников? — Джейми отошел к окну. — Всех, кроме двенадцати регуляторов, объявленных вне закона. Ну, так он утверждает. — Ирония в голосе — гуще пыльного воздуха. — Через месяц их будут судить по обвинению в мятеже.
— И если признают виновными…
— По крайней мере, они смогут замолвить за себя слово, прежде чем их повесят.
Нахмурясь, Джейми остановился перед портретом, хотя вряд ли заметил детали.
— Дожидаться, чем дело кончится, я не намерен. Сказал Триону, что нам пора ехать обрабатывать землю, и он распустил отряд.
У меня словно камень с души свалился. В горах прохладно, свежий воздух — больному пойдет на пользу.
— Когда отправляемся?
— Завтра. — Да, он заметил портрет и одобрительно кивнул, глядя на отрубленную голову. — Задерживаться стоило только ради одной вещи, да и то уже вряд ли.
— Какой?
— Сын Дугала, — ответил Джейми, поворачиваясь. — За последние десять дней я прочесал всю страну в поисках Уильяма Бакли Маккензи. Нашел тех, кто знает, но никого, кто видел бы его с Аламанса. Некоторые думают, что он уехал из колонии насовсем. Многие регуляторы сбежали; говорят, Хазбенд увез своих в Мэриленд. А Маккензи просто исчез, как змея в крысиной норе, — он и его семья.
Прошлой ночью мне приснилось, что мы с Роджером лежим под большой рябиной ясным летним днем и, как обычно, философствуем — о вещах, которых нам не хватает.
Я призналась, что продала бы душу дьяволу за плитку шоколада с миндалем, и бац — она тут же материализовалась на траве. Я сняла обертку; запахло настоящим шоколадом, и я откусила дольку.
Роджер поднял белую обертку и сказал, что больше всего ему не хватает туалетной бумаги — эта слишком скользкая. Я засмеялась: ничего тут сложного нет, ее можно делать и сейчас. На земле тут же возник рулон; к нему подлетел огромный шмель, уцепился за конец и улетел, наматывая бумагу на ветви дерева.
Потом Роджер сказал, что это богохульство — думать о вытирании задницы — здесь то есть. Мама пишет истории болезни крошечными буковками, а папа — письма в Шотландию на обеих сторонах листка, а потом переворачивает набок и продолжает через строчки, так что получается решетка.
Затем я увидела папу: он сидел на земле и писал письмо тете Дженни на туалетной бумаге, а она все разматывалась и разматывалась, и шмель уносил ее все дальше и дальше, в Шотландию.
Я трачу бумагу больше всех. Тетя Иокаста отдала мне свои старые альбомы и целую кипу акварельной бумаги, но расходовать ужасно стыдно, ведь она такая дорогая. А что делать — я не могу без рисования. Повезло с этим портретом: раз я зарабатываю деньги, значит, имею моральное право использовать немножко на свои нужды.
Тут сюжет переменился, и вот я уже рисую Джемми карандашом 2Б желтого цвета. На нем черными буквами выбито «Тикондерога». Только вместо альбома в руках у меня тоже туалетная бумага, и карандаш постоянно ее прорывал, а я злилась и все комкала.
А потом потянулся этот вечный дурацкий сон, когда бродишь вокруг в поисках туалета и не находишь, а просыпаясь, понимаешь, что и вправду нужно выйти.
Даже не знаю, чего бы мне хотелось больше: шоколада, туалетной бумаги или карандаша. Пожалуй, карандаша. Я аж почувствовала запах свежезаточенного кончика и ощутила его твердость между пальцами и на зубах. Когда я была маленькой, то имела вредную привычку грызть карандаши. До сих пор помню, как прокусывала краску, добиралась до дерева и прогрызала его по всей длине, словно бобер.
Жаль, что у Джема не будет новенького желтого карандаша или школьного рюкзака с Бэтменом, когда он пойдет в школу — если вообще пойдет.
А Роджер не может держать карандаш — пальцы еще не зажили…
И тут я поняла: не нужно мне ни шоколада, ни карандашей, ни бумаги. Я хочу, чтобы Роджер снова со мной заговорил.
Глава 75
Позови меня
Возвращение во Фрейзер-Ридж заняло гораздо меньше времени, чем поездка в Аламанс, хотя дорога шла в гору. Стоял конец мая, и кукурузные стебли уже вымахали высоко, рассыпая по ветру золотую пыльцу. Дома, в горах, зерно едва проклюнулось. А еще скоро появятся новорожденные телята, ягнята и жеребята, и их нужно будет защищать от волка, лисы и медведя. Как только губернатор распустил кампанию, люди тут же поспешили домой обрабатывать родные поля.
В результате мы возвращались небольшой группой — всего два фургона. С нами поехали несколько фермеров, живущих возле Риджа, да братья Финдли — наш путь лежал мимо усадьбы их матери.
Я украдкой бросила взгляд на Финдли, помогающих разгружать фургон и разбивать лагерь на ночь. Славные ребята, тихие. Джейми они уважают и даже слегка благоговеют перед ним. А вот к Роджеру за время кампании у них сформировалась странная привязанность, чуть ли не преданность, которая продолжилась и после роспуска отряда.