Огненный крест

Она замерла перед входом в шатер, отвернувшись в сторону. Роджер различал только темный силуэт на фоне серого хмурого неба да длинные волосы, трепетавшие на ветру. Брианна оставила их распущенными и пришла к пастору с непокрытой головой — как невинная девушка, хотя у нее был сын.

Ночь стояла холодная, совсем непохожая на ту, что они впервые провели вместе, когда жаркая нежность обернулась гневом и горечью. С тех пор прошло много месяцев, много ночей, исполненных одиночества, и ночей, напоенных радостью. И все же его сердце билось так же отчаянно, как и в первый раз.

— Конечно, милая. Я всегда буду петь для тебя.

Он встал у Бри за спиной, притянул к себе. Она откинула голову ему на плечо, и прохладные волосы защекотали шею. Роджер крепко обнял жену, уткнувшись носом в ее ухо.

— Что бы ни случилось, — прошептал он, — где бы я ни был. И где бы ты ни была — я всегда буду петь для тебя.

Брианна развернулась в его объятиях, тихо вздохнула и потянулась за поцелуем. От ее губ пахло жареным мясом и пряным вином.

Дождь стучал по своду шатра, от земли поднималось холодное дыхание поздней осени. В их первую ночь в воздухе пахло хмелем и водорослями, терпким сеном и хлевом. А сейчас вокруг них витал запах сосновых иголок и можжевельника, щедро сдобренный горьким дымом коптящих костров, — с едва заметной сладковатой ноткой детского дерьма.

И снова она прижималась к нему в переплетении света и тьмы — лица не видно, а тело лучится белизной в полумраке. В ту ночь Бри плавилась и растекалась у него в руках, а теперь кожа была прохладной, словно мрамор, — но летний зной по-прежнему обжигал ему пальцы, когда он прикасался к ней: сладкий и влажный, скрывающий в себе темные жгучие тайны. Хорошо, что свои сегодняшние клятвы они принесли под открытым небом. Совсем как тогда — перед землей и ветром, огнем и водой.

— Я люблю тебя, — прошептала она, и он мягко прихватил ее губу зубами. От нахлынувшей нежности Роджер не мог вымолвить ни слова.

Все слова уже были сказаны — сначала в ту далекую ночь, потом сегодня. Оба раза Роджер говорил искренне и горячо, но сегодняшняя церемония все изменила.

У первой клятвы не было иных свидетелей, кроме Бога, да и тот не нарушил их уединения, отстранившись и отвратив взор от обнаженных тел.

А сегодня он произнес слова любви в ярком свете костра, перед лицом Господа и всего мира. Сердце Роджера и все, что он имел, давно принадлежало Бри, но теперь между ними не осталось различий. Клятвы сказаны, кольца надеты, узы скреплены у всех на глазах. Они стали единым целым.

Одна часть единого целого слишком крепко сжала чужую грудь, и Бри едва слышно охнула. Она слегка отстранилась от мужа, и Роджер увидел — нет, не увидел, скорее почувствовал — гримасу боли. Холодный воздух коснулся его кожи, и даже краткое расставание показалось мучительным, словно удар ножа.

— Мне нужно… — сказала Бри и тронула грудь, не закончив фразы. — Подожди минутку, ладно?

Клэр успела покормить малыша, пока Брианна ходила беседовать с преподобным Колдуэллом. Объевшись овсянкой и вареными персиками до самых ушей, Джемми едва открыл глаза, когда мать прижала его к груди, и тут же снова погрузился в сытую дремоту. Лиззи унесла ребенка с собой. Вся ночь была в их распоряжении — прожорливый кроха проспит до самого рассвета. Однако за такую роскошь приходилось платить: молока осталось слишком много.

Живя под одной крышей с кормящей матерью, невозможно было не обращать внимания на ее грудь — это касалось всех домочадцев, а уж тем более мужа. Груди Брианны жили собственной жизнью. Они постоянно менялись в размере; мягкие полушария превращались в твердые круглые пузыри; казалось, дотронься до них — тут же лопнут.

Изредка случалось и такое: плоть поднималась, словно дрожжевое тесто, медленно и уверенно распирая корсаж, а потом на платье как по волшебству появлялось большое мокрое пятно, будто какой-то невидимка кинул в Брианну снежком. Или даже двумя снежками — потому как вторая грудь редко отставала от своей сестрицы.

Порой божественные близнецы оставались обмануты: Джемми добросовестно присасывался к одной стороне, а потом засыпал, не добравшись до второй. И тогда мать, стиснув зубы, приподнимала грудь ладонью и прижимала оловянную кружку под самым соском, чтобы сцедить рвущееся наружу молоко. Иначе она не могла уснуть от боли.

Вот и сейчас Брианна занималась именно этим. Она скромно отвернулась от Роджера и укрыла плечи арисэдом. До него доносилось шипение молочных струй, бьющихся о металлические стенки кружки.

Роджеру не хотелось заглушать звук, который казался ему эротичным, но он послушно взял в руки гитару и занес пальцы над струнами. Решив обойтись без звонких аккордов, он неторопливо извлекал отдельные ноты, тихим эхом ложившиеся на его голос. Каждую строку песни сопровождал удар струны.

Разумеется, он пел о любви. Одну из старинных гэльских баллад. Даже если Бри не поймет всех слов, песня сама расскажет свою историю.

В ночь нашей свадьбыЯ сложу к твоим ногам дары.В ночь нашей свадьбы…