Огненный крест. Бывшие

В ряде жестоких боев вы разбили X и подошедшую XI армии противника и, подойдя к Волге, ворвались в логовище врага — Царицын…»

Красные потеряли 40 тыс. пленных, 70 орудий, 300 пулеметов. Оказались захвачены бронепоезда «Ленин» и «Троцкий», 131 паровоз, 10 тыс. вагонов, из них 2085 — с военными грузами.

«19-го утром я прибыл в Царицын, — пишет Врангель, — и прямо с вокзала проехал в собор. Огромная толпа народа заполнила храм, площадь и прилегающие к ней улицы. Престарелый епископ Дамиан за несколько дней до нашего прихода должен был бежать и скрывался где-то на окраине города. Служил настоятель собора, освобожденный из тюрьмы нашими войсками. Во время службы и он, и большинство присутствующих плакали. По окончании богослужения я вышел на площадь и обратился к населению, приветствуя граждан с их освобождением и обещая защиту и покровительство армии.

В тот же день вечером прибыл в Царицын Главнокомандующий (Деникин. — Ю. В.)…

Город Царицын, «Красный Верден»¹, как называли его большевики, оказался в ужасном состоянии. Все мало-мальски состоятельное или интеллигентное население было истреблено, магазинов и лавок не существовало. Зимой в городе свирепствовали страшные эпидемии, смертность была огромна, умерших не успевали хоронить, трупы сваливали в овраге у городской тюрьмы. По словам жителей, в овраге свалено было до 12 000 трупов. С весной трупы стали разлагаться, зловоние стояло на несколько верст кругом… Улицы города представляли собой свалочное место… Уже через несколько дней по нашем приходе город стал оживать. Улицы наполнились народом. С левого берега Волги понавезли всякой живности и зелени. Продукты быстро падали в цене. Постепенно стали открываться магазины».

Остается лишь добавить, что войсками большевиков под «Красным Верденом» фактически командовал Сталин.

Примеры отважного поведения высших чинов белой армии нетрудно обнаружить в воспоминаниях Павла Макарова — адъютанта генерала Май-Маевского[70]^[71]

. Впрочем, все продвижение по службе этих людей было сопряжено с обязательным проявлением личного мужества. Такие, как коммунист генерал Ф. Н. Голиков, о котором рассказывает в воспоминаниях Н. С. Хрущев, среди высшего командного состава русской армии не водились. Дворянская честь, традиции исключали проникновение голиковых в генералы. Это же позор, пятнами покрываешься, когда читаешь, как мучался Голиков: бежать надо за Волгу, бежать, а то поздно будет!.. А бойцы?.. Это их дело…

И этот генерал стал маршалом и начальником Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота! Это уже печать, клеймо: первый коммунист в армии, так сказать, определенный на это место, дабы все были беззаветно преданы социалистической Родине и не отворачивали от пуль, — и трус! Нет, это уже знамение Божие!

Не все красные и советские генералы таковы, как Голиков: подавляющее большинство погибало достойно, смерти смотрело в глаза. И понятно — ведь это защита Родины, своего народа.

Генерал Алексеев — участник боев в русско-турецкую войну 1877–1878 гг. Награждался за участие в атаках своего полка.

Корнилов и вовсе, даже в генеральских чинах, непрестанно испытывал судьбу. «Генерал, ходящий в атаки, пробивающийся с револьвером» — так написал о нем Шкловский, довольно близко знакомый с ним. Лавр Георгиевич даже не испытывал судьбу, а свято верил в нее, в свое особое назначение — спасти Россию. И он упорно ставит жизнь на ребро. Как же, его ведет Божий промысел, этот промысел — Россия!..

Адмирал Колчак рисковал в северном плавании, когда на вельботе ушел к острову Беннета (в ту пору неразведанную сторону); рисковал в морских операциях начала мировой войны, а до этого в Порт-Артуре.

У этих людей не было посредников между жизнью и риском увечий и смертью…

Не они хомутали русскую волю — точь-в-точь как в опричнину при Иване Губителе; не они требовали от русских безгласной покорности перед партийными резолюциями — выше чести, любви, родовых, кровных уз. Не они травили людей за веру и свой голос.

И не они занесли меч над русскими святынями. Не они принялись вливать в душу народа яд. И не они опрокинули русскую жизнь в пламя и жар Огненного Креста.

Проклятые народом белые генералы…

«Как-то он (Деникин. — Ю. В.) пригласил меня обедать, — вспоминал Шульгин, — и высказался так:

— Французская революция в свое время объявила собственность священной и неприкосновенной и декретировала смертную казнь тем, кто будет на собственность посягать (Ленин — продолжатель якобинцев и Маркса, конечно, посягнул именно на собственность. — Ю. В.). А Наполеон говорил: «Если собственность рухнет, то это будет катастрофа. И я со всеми своими пушками не смогу ее восстановить».

Я — убежденный собственник, хотя моя собственность ограничивается шинелью и жалованьем. Но в моих мечтах — довести Россию до того, чтобы она смогла сделать какое-то волеизъявление. Это определит ее дальнейшую судьбу и форму правления. А я тогда мечтаю уйти в отставку…»