В этот год картофель уродился превосходный, но… его пришлось выкопать всюду задолго до того, как он поспел, потому что по ночам его просто крали. Кто крал — на этот раз это не важно. Дело, однако, в том, что одни трудились, другие пользовались. Треть урожая погибла потому, что картофель не дорос, запасов на зиму из остальной части сделать не пришлось, потому что недоспевший картофель гнил. Я видел группу бедных женщин, которые утром стояли и плакали над разоренными ночью грядами. Они работали, сеяли, вскапывали, пололи. А пришли другие, порвали кусты, многое затоптали, вырвали мелочь, которой еще надо было доходить два месяца, и сделали это в какой-нибудь час…
Если есть надгосударственное образование, то и все его составляющие надгосударственны, то бишь стоят над законами. Выведенность партии из подчинения законам, а вместе с нею и ее высших чинов и выявляет ту особенность ленинского социалистического государства, которая делает понятным исключительное положение партийной бюрократии. И при всем том это одна из самых трусливых диктатур в новейшей истории человечества. Она не допускает говорить даже ничтожной правды о себе, даже если это в ее интересах. Именно матерый догматизм, отсутствие пластичности — ее слабость, та слабость, которая в конце концов и погубит ее. Она, как все обреченные образования, неразборчиво жадна и слепо труслива.
Бюрократическая каста все кладет себе на выгоду. В то же время все, что способно угрожать ее интересам, независимо от полезности для России подлежит уничтожению или изоляции.
Бюрократию пополняют выходцы из толщи народа, что сообщает ей определенную прочность. Это, так сказать, плебейская бюрократия.
И все же в своих высших звеньях это замкнутая система. В нее сложно проникнуть, и даже браки она предпочитает внутри себя. Раз проникнув в нее, человек уже принадлежит ей, как и весь его последующий род. Это как бы потомственное дворянство — закрепление в избранных, сохранение и в последующих поколениях определенных выгод, в том числе и весьма заметного льготного продвижения по служебной лестнице.
Несправедливость материальная берет начало от основного принципа социализма — «от каждого по способностям — каждому по его труду». Здесь начало начал ограбления народа. Бюрократия отваливает себе «по труду» — все согласно закону. И чем выше ранг — тем жирнее этот кус «по труду». В конце концов он уже не имеет ограничений. Ленинизм смердит по всем направлениям. Да-да, это великая демократия подачек, бессовестных льгот, совершенная безгласность перед властью любого обычного человека. Из каждой поры социалистического Отечества прет дух стяжательства.
Заискивая перед народом, одурачивая лестью и подачками, хозяева жизни превратили его не только в дойную корову, но и в свое надежное и беспощадное орудие, ибо все в конце концов творится руками народа. Это тоже политика — сделать народ по возможности соучастником своих преступлений. Еще Сталин проводил великое множество собраний трудящихся, на коих проклинали «врагов народа». Что это, как не сознательное втягивание всего общества в лично его, Сталина (и его окружения), преступления? И все эти избиения самого себя народ одобрял на митингах и рычал, требуя только казней. Такое убийство самих себя довольно редкое явление в истории. Большевики этой механикой владели блестяще.
Независимость от кого-либо в обществе и определяет нравственный облик бюрократической касты: стяжательство, хамство, высокомерие — и это подлинные хозяева России, хозяева и растлители, самые настоящие мертвые души ее…
Никто не отвечал ни за какие ошибки и ни за какую кровь. Никто и не скупился на кровь, голод и понукания. Чекистско-партийный каток трамбовал народную гущу. В выведении российского социализма Ленин напоминал средневекового компрачикоса. Нарушение всех культурных йорм, свирепость, неподсудность карателей и партийных владык — это от Ленина. Эта вседозволенность хлынула в нашу жизнь, стала естественной в быту. Выросли люди-волки, люди-шакалы и прочие…
Ленинизм — это демократия по-крепостнически, то есть в чисто национальных традициях. Это демократия… при диктаторах и диктатуре, так сказать, с намордником и конституцией, или, точнее, намордником в виде конституции.
Ленин превратил в горе, бойню и бесчестье жизнь целого народа.
И за это Ленин после кончины вознесен в святые и по народным традициям превращен в святые мощи — для поклонений и молитв.
Дух народа, закованный в объятия скелета…
«Приходится задуматься о причинах явного разлада между западноевропейскими вожаками социализма и вами, вождями российского коммунизма. Ваша монопольная печать (сколько же боли в этом замечании! Вся печать захвачена и принадлежит только партии! —