До 1985 г. историкам революции приходилось обращаться к 41-му тому Энциклопедического словаря Гранат, до сих пор самому полному. При публикации в советское время к этому тому (буква С) припечатывали 7 или 8 дополнительных книг — таких же толстых, как и основные тома. В приложениях к дополнительным книгам «41-1» и «41-2» были помещены автобиографии (что чрезвычайно важно: автобиографии — значит, не все столь переврано!) и в редких случаях — биографии всех более или менее заметных деятелей большевистской революции (к примеру, Троцкого): десятки и десятки имен (и все будущие «враги народа» там в полном комплекте).
Естественно, при Сталине за утаивание энциклопедии с подобной крамолой, что называется, «брали». Не книги — людей…
Начиная с правления Хрущева изъятые энциклопедии уже не предавали огню. Арестовывали ли за них? Вряд ли. Какие-то неприятности могли последовать — это почти наверняка. Энциклопедии отбирали или покупали, если ты сам предлагал их магазину (в этом случае, разумеется, не наказывали) и распределяли по различным спецхранам, где к книгам допускали людей лишь по особому разрешению (однако допускали тоже не ко всем; ко всем, пожалуй, никто допуска не имел: мне приходилось убеждаться в этом при работе над книгой «Особый район Китая», имея, казалось бы, самый разрешительный допуск).
Свою энциклопедию Гранат я приобрел в 1965 г. у бывшего секретаря ЦК ВКП(б) и члена ЦК КПСС П. К. Пономаренко. Хрущев посадил Пантелеймона Кондратьевича на скудное для бывшего члена Президиума ЦК КПСС содержание по старости. В 1943 г. Пономаренко был удостоен звания генерал-лейтенанта, в 1942–1944 гг. руководил Центральным штабом партизанского движения. Хрущев питал острую неприязнь к Пономаренко, которую сам Пантелеймон Кондратьевич (за глаза мои домашние звали его Пантюшей) объяснял тем, что он и Хрущев являлись секретарями союзных республик (соответственно Белоруссии и Украины). В Белоруссии партизанское движение приняло характер вселенского пожара. С этим размахом не шло ни в какое сравнение партизанское движение на Украине. Пантелеймон Кондратьевич говаривал, что Хрущев именно этого простить не может. И впрямь, неприязнь Никиты Сергеевича носила исключительно целеустремленный характер. Назначения следуют по нисходящей: министр культуры СССР, затем посол в Польше, Индии и Непале, Нидерландах, наконец, представитель СССР в МАГАТЭ, затем — в 1962-м — его спровадили на пенсию. Надо отметить, Пономаренко выгодно отличался от партийных работников. Владея сверхкрупной библиотекой, собранной отчасти из книг, захваченных при вступлении наших войск в Западную Украину и Белоруссию (1939) — во Львове, в замках Потоцкого, Радзивиллов, — он был достаточно начитан, обладал цепкой памятью, любознательностью, определенной демократичностью.
Он рассказывал немало забавного о Брежневе. Ведь при освоении целины хаживал в первых секретарях он, а Брежнев — во вторых. Ядовито усмехаясь, Пономаренко повествовал неторопливым баском (он отличался четким выговором): «Все искусство этого освоителя целины — в искусстве вешать портреты. Не поверите, Юрий Петрович, не успеет кто-то собраться к нам, а у него в кабинете уже соответствующая перестановка портретов. Нюх у Леонида Ильича на подобные вещи был безошибочный…»
Пономаренко было больно — его отодвинули и забыли, а вырвались вперед люди, которые крутились у него на побегушках.
Как правило, беседы мы вели на даче, в проеме забора: здесь никто не слушал…
К прискорбию, вся эта сверхбиблиотека исключительной ценности (там находились подлинные инкунабулы, редчайшие из редчайших книг и собраний сочинений: шедевры искусства переплета!..) сгорела в сарае, куда была помещена из-за ремонта самой дачи. Тысячи и тысячи томов!
При увольнении Хрущев посадил Пономаренко на 300 рублей обычной генеральской пенсии. К такой жизни Пантелеймон Кон-дратьевич решительно не привык и чахнул в самом непосредственном значении слова. И посему взялся полегоньку распродавать библиотеку. Именно тогда я приобрел энциклопедию Гранат и еще два-три десятка нужных для работы книг.
Не могу не отметить еще одно обстоятельство: Пономаренко неизменно сохранял почтительное уважение к Сталину. Что бы ни говорилось о нем, что бы ни писалось — он только щурил глаза и качал укоризненно головой. Сталину был предан и считал его человеком исключительных заслуг перед Россией. Впрочем, тогда говорили только — Советский Союз.
Примечательно отношение Брежнева к Пономаренко. Бывший его подчиненный, прямо и во всем от него зависящий, Брежнев не возвысил Пономаренко (а как Пантелеймон Кондратьевич ждал этого!). Леонид Ильич не мог допустить, чтобы рядом находился человек умнее, да еще такой, который лицезрел все его «художества». Брежнев отстроил за государственный счет сгоревшую дачу Пономаренко и водворил своего бывшего шефа туда. Так и закончил свои дни Пантелеймон Кондратьевич.