Огненный крест. Бывшие

«…Потоки крови лучших сынов Отечества пролиты за великое дело: история и Родина нам не простят, если эта кровь окажется пролитой напрасно, если ошибки переживаемых дней сведут ее на нет, приведут к позорному миру.

Мы обязаны сохранить великую Россию, созидательные труды наших предков, давших ей настоящее величие…»

21 мая 1917 г. первый русский генерал смещен; уходит в отставку и Гучков, вместо него военным министром теперь — Керенский. Обязанности Верховного принимает генерал Брусилов Алексей Алексеевич.

22 мая на закрытии офицерского съезда в Могилеве выступит бывший начальник штаба Верховного генерал Деникин:

«Верховный главнокомандующий (генерал Алексеев. — Ю. В.), покидающий свой пост, поручил мне передать вам, господа, свой искренний привет и сказать, что его старое солдатское сердце бьется в унисон с вашими, что он болеет той же болью и живет той же надеждой на возрождение истерзанной, но великой русской армии. Позвольте и мне сказать от себя несколько слов.

С далеких рубежей земли нашей, забрызганных кровью, собрались вы сюда и принесли скорбь свою безысходную, свою душевную печаль. Как живая развернулась перед нами тяжелая картина жизни и работы офицерства среди взбаламученного армейского моря.

Вы — бессчетное число раз стоявшие перед лицом смерти! Вы — бестрепетно шедшие впереди своих солдат на густые ряды неприятельской проволоки, под редкий гул родной артиллерии, изменнически лишенной снарядов! Вы, скрепя сердце, но не падая духом, бросавшие последнюю горсть земли в могилу павшего сына, брата, друга! Вы ли теперь дрогнете?

Нет! Слабые — поднимите головы. Сильные — передайте вашу решимость, ваш порыв, ваше желание работать для счастья Родины, перелейте их в поредевшие ряды наших товарищей на фронте!

Вы не одни. С вами все, что есть честного, мыслящего, все, что остановилось на грани упраздняемого ныне здравого смысла. С вами пойдет и солдат, поняв ясно, что вы ведете его не назад — к бесправию и нищете духовной, а вперед — к свободе и свету. И тогда над врагом разразится такой громовой удар, который покончит и с ним, и с войной.

Проживши с вами три года войны одной жизнью, одной мыслью, деливши с вами и яркую радость победы, и жгучую боль отступления, я имею право бросить тем господам, которые плюнули нам в душу, которые с первых же дней революции свершили свое каиново дело над офицерским корпусом… я имею право бросить им: «Вы лжете! Русский офицер никогда не был ни наемником, ни опричником!» Забитый, загнанный и обездоленный не менее, чем вы, условиями старого режима, влача полунищенское существование, наш армейский офицер сквозь бедную трудовую жизнь свою донес, однако, до Отечественной войны, как яркий светильник, жажду подвига. Подвига — для счастья Родины! Пусть же сквозь эти стены услышат мой призыв и строители новой государственной жизни: “Берегите офицера! Ибо от века и доныне он стоит верно и бессменно на страже русской государственности. Сменить его может только смерть"».

О так называемой белой кости в армии и речи не могло быть. Офицеры из бывшего привилегированного сословия растворились, едва ли не бесследно, в общей демократической массе офицерства из мелкого чиновничества, учителей, инженеров, студенчества и кадровых солдат. Да этой «белой кости» и не хватило бы на сотую долю той громадной армии, которую потребовала современная война. Уже в первые месяцы ее была выбита едва ли не вся кадровая основа армии. И недаром такой процент офицерства впервые составили бывшие солдаты. Война пожирала людей, и это прямо сказывалось на широкой демократизации офицерства.

Именно в ту пору среди офицеров ходили в списках стихи:

…Народ с нас погоны сорвал,Названье святое «бойца офицера»В поганую грязь затоптал.И, край наш родимый от немцев спасая,

За родину нашу умрем…

Алексеев уезжает в Смоленск[39], хотя и числится в должности военного советника Временного правительства. В Смоленске старый генерал (старый не по возрасту, а по усталости и болезням) проживает на Верхне-Пятницкой улице в доме Пастухова. Там же он приступает к созданию Офицерского союза, так называемой «Алексеевской организации». Это уже то, что называется контрреволюцией.

Но с другой стороны, все прочие политические силы давно уже объединены в политические организации, что позволяет выступать им монолитно (большевики — так скоро уже два десятилетия). Почему же офицерство не имеет права побеспокоиться о себе?..

С годами Алексеев не утратил суховатой подтянутости, но в нем уже мало и от прежнего щеголеватого кадрового военного. С фотографии тех лет смотрит человек среднего роста, типично кабинетной внешности. Лицо — с воспаленными, припухшими веками, под глазами — темные мешки. И в плечах он уже ссутулился по-стариковски, хотя, чувствуется, на публике еще пытается держаться фертом. Лихо подкрученные усы стрелками опустились к уголкам рта, и весь густо взят проседью.