Огненный рубеж

Позади затопали по лестницам, задышали неровно, напряженно. Замятня оглянулся. Все на месте – почти четыре дюжины стрелков. Да и то сказать – не лучники-воины, одни охотники… Выстроились вдоль края стены. Василий прошелся перед ними, внимательно оглядывая снаряжение, всматриваясь в лица, ловя взгляды – нет ли опаски или худшей слабины. Да, на стену явились не воины!.. Но ведь пришли! Сами!..

– Други мои, – заговорил он негромко, – пришел наш черёд стоять за землю русскую! Нехристи татарове хотят перейти Оку и сжечь наши грады и веси. Так не пропустим их! Не сдадим Олексин на поругание и разрушение!.. В общем, бейте их, братья, нещадно!.. Как полезут, подпускайте поближе и – насмерть!..

Ждать долго не пришлось. Едва солнце поднялось из-за окоёма и брызнуло умытыми лучами по степи, загоняя туман в распадки и овраги, татары пошли на приступ. Они с гиканьем проносились вдоль стен и башен, осыпая защитников градом коротких, толстых стрел. И хотя большинство их не причиняло никому вреда, но не давало и толком прицелиться в юркого неприятеля.

После короткой перестрелки Замятня скомандовал прекратить бесполезный огонь и беречь стрелы для приступа. Решение оказалось правильным. Татары, помыслив, что противник слаб, решились приступить к стенам с лестницами, даже не укрываясь за щитами!

Замятня выжидал. Но вот лестницы заполнило гогочущее и орущее разноплемённое воинство, и Василий дал отмашку. Коротко пропели тетивы, и на степняков устремился рой красноперых стрел.

Эффект был впечатляющим. Татары посыпались с лестниц, как горох, и большинство их подняться уже не смогли. Часть лестниц рухнула и сломалась. Уцелевшие степняки опрометью бросились назад, под прикрытие своих лучников.

И снова закружилась лихая круговерть под стенами. И как бы ни были не прицельны татарские стрелы, но всё же они находили своих жертв, и ряды защитников города понемногу таяли. Голова Замятни гудела, ровно заутренний колокол, – и ему пару раз досталось стрелой по шелому.

Неизвестно, сколько бы ещё продержались защитники – наверное, пока все бы не полегли на стенах, но татарам надоела суетливая стрельба, и они неожиданно перенесли огонь со стен внутрь крепости. Да ещё горящими стрелами!..

Что может быть опасней запалённой стрелы, если на улице жара и вёдро? Соломенные и тесовые крыши вспыхнули, как свечки. А тушить огонь нечем да и некому. Вдобавок в крепости из-за быстро растущего пожара началась паника. Замятня понял, что это конец, и приказал отступать к северным воротам, выходившим прямо к броду через Оку.

Люди – старые и малые – метались туда-сюда, ища спасения, мешая друг другу. Замятня и ещё несколько опытных воинов пытались вразумить и навести хоть какой порядок, чтобы направить жителей к реке, но – тщетно. В разгар суматохи раздался оглушительный грохот и треск – рухнули прогоревшие главные ворота крепости, и татары хлынули внутрь, убивая всех подряд.

Василию удалось собрать вокруг себя пару дюжин уцелевших стрелков и копейщиков. Они перегородили главную улицу телегами, и когда по ней понеслась улюлюкающая волна победителей, успели дважды дать залп почти в упор. Ошеломленные татары заметались, ища выход из ловушки, а русичи неспешно продолжали расстреливать нехристей, пока не кончились стрелы. К тому же в конце улицы появились конные лучники, и обстановка сразу изменилась. Теперь уже Замятне с дружиной пришлось срочно искать укрытия и путей отхода. Но они потеряли время!.. И когда выскочили на площадь перед домом воеводы, поняли, что окружены.

* * *

Димитрий очнулся от боли. Болело всё тело, каждая косточка, каждая мышца. И голова. Она особенно сильно давала о себе знать от тряски, что преследовала Димитрия в забытьи.

Он плохо помнил последние события. Какие-то отрывки. Вот закричали и побежали по улице люди, вот загорелся соседний дом – кузнеца Михайлы. Потом раздались топот копыт и гортанные крики. Вот дверь дома содрогнулась от тяжёлых ударов. Димитрий встал перед ней с обнаженной саблей в одной руке и деревянным щитом в другой.

Дальше ещё отрывочнее…

Чьи-то свирепые скуластые лица… лязг стали… крики, мать, сползающая по стене, и кровавый след от нее на белом… Любава на полу, цепляется руками за лавку, а ее за ноги тащат двое узкоглазых… убегающая Любава… сабля в руке, со стекающей по клинку чужой кровью… и – удар!..

Димитрий с трудом разлепил веки. Оказалось, что он лежит поперек седла, связанный по рукам и ногам, а лошадь под ним неспешно трусит по пыльной степной дороге. На мгновение пришел страх, оттеснивший боль в голове: «Господь Всемогущий, я в плену?!..» Димитрий сделал над собой усилие – как учил отец: страх убивает быстрее меча, но его может прогнать гнев. Однако вместо гнева в душу заглянули отчаяние и стыд.