Огненный скит.Том 1

— Не трусь, Антип Маркелыч, скоро весть хорошую услышишь. У меня ведь отец тоже потерял всё: и дом, и валяльню, где он теперь и не знаю, как забрали, ни письма, ни весточки…

— Забрал бы ты, Бредун, своё оружие. Что как отыщут. Тогда несдобровать мне.

— Об оружии только твои да мои знают. Мои не проболтаются.

— Неровен час…

— Погодь с неделю. Пулемёт я заберу и патроны. Сгодятся мне скоро.

— А остальное?

— Может, возьму и остальное. Там видно будет.

Бредун взял мешок.

— Тяжёлый. Не пожалел жратвы.

— Кабы не я, давно бы с голоду подохли.

Бредун не возразил. Подойдя к двери, сказал:

— Разбуди Ахметку.

— Зачем он тебе?

— Пусть мешок несёт.

— А ты что — ослаб? Нечего в наши дела батраку нос совать, и так больше знает, чем надобно. Не было тебя и не было. Зачем лишние глаза и уши.

— Тогда выйди глянь, нет ли кого.

Антип Маркелыч недовольно вздохнул, хотел что-то возразить, но передумал и вышел из избы. Когда вернулся, сказал:

— Никого нет. Иди, ради Бога.

Вместе сошли со ступенек во двор. Бредун высунулся из двери и огляделся. Но даже если кто и стоял поблизости — в двух шагах ничего нельзя было различить, ночь была беззвёздная, тёмная и густая.

— Жди вестей, — прошептал поздний гость и исчез в темноте. Прошелестели кусты, росшие вдоль забора, окружавшего огород. Тявкнула и замолчала хозяйская собака, посаженная на цепь с другой стороны дома, где было крыльцо.

Антип Маркелыч задвинул засов и прошёл в горницу, стал убирать со стола, принеся свечу с кухни. Вошёл заспанный Степан, молодой высокий парень, с покатыми, как у отца плечами, с удлинённым лицом, зевнул во весь рот.

— Кто приходил, тятя? — спросил он, почесывая пятернёй грудь под рубашкой. — Я спросонок слышал, ты кого-то выпроваживал?

— Выпроваживал. Кто мог придти в такой поздний час?

— Бредун?

— Он. Кому ещё. Кто по ночам будет шастать? Скрывается со своими в овине дуровском. Говорит, что чуть не попались. Дом, где они расположиться хотели на ночлег, милиционеры окружили.

— Накличет он на нас беду, — сказал Степан. — Зачастил, что осенний дождь. — Его красное, опухшее после сна лицо ещё больше закраснело и маслянисто заблестело.

— Хоть так, хоть эдак, — вздохнул Антип Маркелыч. — Всё один результат: доживаем последние вольготные деньки.

— Так и доживаем, — потянулся до хруста в суставах Степан. — Может, образуется всё?..

— Не образуется. Вон как советска власть круто берёт. А чо против рожна переть? Бредун-то сначала гоголем ходил: то там пожар учинит, то здесь чайную ограбит, а теперь, видать, и ему каюк приходит — носится как затравленный волк. А раньше после каждого грабежа в чайных сиживал, пропивал награбленное открыто, никого не боясь. Банда у него была чуть ли не в двадцать человек, а теперь только двое остались…

— Ну эти самые матёрые.

— Каков бы матёр волк не был, а и его черёд наступает.

— Я не пойму тебя, тятя! Ты вроде и с советской властью дружишь — всё имущество в колхоз отдал, нас по миру пустить хочешь, и Бредуна прикармливаешь…

— А шут его разберёт, чья возьмёт — то ли эта сторона, то ли та. Вот и кувыркаюсь.

— Ты ж сам только что говорил: неча против рожна переть, а сам прёшь. Как тебя понять?

— Молод ты меня учить. — Антип Маркелыч заметно рассердился, не зная, как объяснить сыну свои колебания. — Иди ложись спать, чо лясы посередь ночи точить…

Степан снова зевнул, прошёл в сени, снял с ведра деревянный кружок, зачерпнул ковшом кваса, попил и направился в чулан. А Антип Маркелыч потушил свечку и лёг на кровать, стараясь отогнать невесёлые думы. Но ему не спалось. Собака возила тяжёлую цепь по дощатому настилу, ежеминутно тявкая на кого-то в темноте, тонко дзинькало стекло в раме от порывов ветра, видно, замазка отвалилась за зиму, шелестела листва на кустах.

Поворочавшись на постели, Антип Маркелыч встал, прошлёпал босыми ногами в красный угол и засветил лампадку перед иконостасом.

Хозяин хутора сух и прям, с длинными жилистыми руками. Медные волосы на маленькой голове поредели со лба, макушка тоже жёлто просвечивала. Большие уши поросли рыжим волосом, даже мочки опушала "борода". Серые глаза глядели с затаённой усмешкой. Нос длинный, хрящеватый, прямой, с узкими хищными ноздрями. Подбородок тяжёлый, не шедший к узкому лицу, казалось, будто нижняя часть приставлена к верхней из другой перепутанной упаковки. На щеках борода не росла — топорщились редкие волосинки, но Антип Маркелыч регулярно брился до глянца, согласно новым веяниям. Покатые плечи перерастали в длинную шею с острым кадыком. Тело было покрыто крупными веснушками, особенно на плечах и спине, и казалось землисто-рыжим.

Опустившись на колени, он смотрел, как светлый язычок ровно поднимался от фитиля, освещая лик святого, и стал молиться, шепча губами слова: