Огненный скит.Том 1

— А меня за непристойное слово о нашей власти, — сказал Андрей. — Я, отслужив в Красной Армии, вернулся в деревню, а тут коллективизация. Собрали сход, стали агитировать вступить в колхоз. Я возьми да и выступи, что гуртом всех нечего загонять — кто хочет, пусть вступает, а кто хочет подумать, пусть думает. В горячах добавил: «На хера нам такая власть, которая силком в колхоз загоняет». Ну а мне уполномоченный заявил, что я иду против линии партии. На следующий день меня загребли и не посмотрели, что я честно служил в армии.

Андрей замолчал, положив обе руки за голову, и растянулся на нарах, насколько позволяли соседи. Степан тоже перестал заглядывать в щёлку и прилёг, уставив взгляд в закопчённый потолок. Постепенно разговор в вагоне затих: то ли надоело болтать попусту, потому что новых впечатлений не было, а старые набили оскомину, то ли, утомлённые пешей дорогой на станцию, уморились и сладко засыпали под равномерный стук стальных колёс.

Андрей во всю храпел, а Степану не спалось: ему вспомнился хутор, пыльная дорога, уходившая к Дурову, поля, окружавшие жильё, и раздольные ровные луга, растекавшиеся к Язовке, пруд, большой и круглый, у одного берега мелкий, в зарослях осоки и кубышек, откуда Степан привык залезать в тёплую воду и сажёнками переплывать водоём, а потом, выбравшись на берег, прыгать на одной ноге, приложив руку к уху, чтобы освободиться от затёкшей в него воды… Ему стало так печально от воспоминаний, что он чуть было не заплакал. Куда их повезут и сколько времени пробудет он в лагере, он не знал, в тюрьме об этом не сказали. И вот теперь паровоз мчит его на край света.

Утром следующего дня Степан проснулся рано — в зарешеченное окошко под потолком ослепительно брызгали лучи восходящего солнца, освещая «телятник». Ссыльные спали, кто-то похрапывал, кто-то храпел на всю ивановскую, кто-то просто лежал с закрытыми глазами, но никто не поднимался. Степан опёрся о локоть и приник к щели. Насколько хватало глаз, кругом расстилалась степь, ровная как стол. Она была выжжена солнцем и серо-жёлто тянулась за поездом. Утреннее небо было ослепительно чисто голубым и горячий воздух обдувал состав. Надо было ждать остановки, когда принесут бидоны с водой, а потом пищу.

В один из дней, какой по счету, Степан не знал, перестав их различать, совсем упав духом, Андрей сказал:

— Ночью азиатский меридиан проехали. Европа осталась позади, теперь мы в Азии.

— И что из этого? — спросил Степан. — Какая разница для нас — в Европе мы или в Азии. Зэк везде зэк.

— Ты говоришь, на хуторе жил?

— На хуторе.

— Вот дальше своего хутора и не видишь. Надо интересоваться тем, что вокруг тебя происходит, а не сидеть в своей скорлупе. Лежачий камень мохом обрастает. Крути головой веселей, интересуйся, жизнь не кончена, впереди много дней…

После слов Андрея Степан призадумался. А собственно, чего он раскис, словно его на тот свет везут. Не всю жизнь он будет в лагерях. Придёт и его срок, отпустят домой. Действительно, жизнь интересна сама по себе, всё меняется и не стоит отчаиваться.

В пути он чуть было не получил ножом в бок от одного уголовника. Спас его какой-то бывший матросик в драной тельняшке, в бушлате с медными пуговицами и татуировкой на руке.

Их выгрузили из душного вагона на небольшой станции по причине то ли поломки состава, то ли смены паровоза. Крайняя ветка, на которой стояли вагоны, оканчивалась тупиком с вкопанными в землю кусками ржавых рельсов и перегороженная ненужными старыми шпалами. Рядом был пустырь. Паровоз погудел и увёз их теплушки на другой путь. Ссыльные оказались рядом с большой группой уголовников, которых везли в этом же составе. Стали ждать, когда подадут вагоны. Начальство и охранники, сопровождавшие ссыльных, суетились, громко кричали, ругая непредвиденные обстоятельства, задержавшие их в дороге. Политические и уголовники сидели группами, кучно, но отдельно друг от друга. Политические были вялыми и неразговорчивыми, подавленными и тусклыми, уголовники, напротив, взбалмошными, крикливыми и непредсказуемыми. Тех и других охраняли строго и не давали разбредаться в стороны, предупреждая самовольство громкими окриками. Кто не подчинялся, тех пинали в спину или бок прикладами винтовок.

Андрей отошёл к знакомому, а Степан, оставшись наедине со своими мыслями, сидел на корточках невдалеке от общей группы политзаключённых, чертя подобранным камешком незамысловатые фигуры на чёрной от угля и шлака земле. Совсем рядом шумели воры и жулики, проводя время в своих играх. Какого-то блатного раздели до пояса, один сидел на ногах, второй прижимал руки лежащего к земле, а третий, видимо, за провинность или оплошность оттягивал кожу на спине и ребром ладони подрубал её.

— Банки ставит, — пояснил молодой ссыльный в надежде на продолжение разговора, но его никто не поддержал.