Огненный волк

Она не ждала ответа, но напряженно вслушивалась в голоса и шорохи Леса. Много-много раз ей грезилось в мечтах, что однажды в ответ на ее зов закачаются еловые лапы над землей, раздвинется орешник, и из чащи к ней выскочит волк — исхудалый, с поджатыми боками, с тоской в человеческих глазах. Такой же, каким была когда-то и она сама.

Но было тихо, не качались ветки, не шуршали травы под быстрыми звериными лапами. Еще недавно, зимой, когда везде в лесу лежал снег и волки ходили только набитыми звериными тропами, Малинка легко находила их следы. Но теперь снег сошел, все лесные дороги открылись перед серым Хорсовым стадом, и искать их стало что ветра в поле ловить. Но Малинка все равно искала.

Отголосье умолкло. Малинка еще недолго постояла, а потом пошла дальше, не выбирая дороги, придерживая рукой косы, чтобы не цеплялись за ветки. Может быть, не сейчас, не сегодня, но когда-нибудь он непременно услышит ее.

Волки больше не трогали Моховиков, и мало-помалу люди бросили бесполезные охоты, потолковали, поговорили и стали забывать. Но Малинка не забыла. Рассказ отца о волке с человеческими глазами раз и навсегда вывел ее из тоскливого оцепенения, в котором она пробыла всю долгую зиму. А вдруг это все же Быстрец? Какому еще оборотню ходить вокруг человеческого жилья? Малинка верила, что жених ее и под волчьей шкурой сохранил любовь к ней и верность связавшим их обетам, что он так же стремится к ней, как она стремится к нему.

«Ищи его! — горячо убеждала ее сестра Милава, а сама смахивала со щек непонятные слезы. — Ты его любишь — ищи, зови, он твой голос услышит, дорогу домой найдет! Ищи!»

И Малинка поверила ей. Тягучая тяжелая тоска, томившая ее зимой, весной превратилась в беспокойство, которое не давало ей сидеть на месте, звало куда-то далеко, требовало что-то делать.

Близился вечер, из чащи тянуло холодом, угрюмые серые тени бродили вокруг. Зимерзла не так уж далеко отошла еще от земного мира, повсюду лежал стылый след от ее снежной шубы. Малинка заторопилась. Она знала, в какую сторону ей идти, но вокруг все так же теснились стволы, не было знакомых примет. Малинке уже не раз за время ее поисков приходилось ночевать в лесу, прямо на еловых лапах, уложенных на холодной мокрой земле, но это бывало далеко от дома. Сейчас же она была, по своим расчетам, поблизости от займища, и ей хотелось попасть домой, обогреться, высушить одежду, успокоить мать. Ей уже виделся дым от можжевелового костра в воротах, через который ее каждый раз заставляла проходить бабка Бажана. Натерпевшись горя и тревог за зиму, старуха хотела быть уверенной, что на займище явилась не какая-нибудь нечисть в облике Малинки. Мать причитала, приговаривала, что Малинка простынет в лесу и умрет, как Горлинка, горько плакала над спящей дочерью, но Малинка не замечала ее слез — даже во сне она продолжала искать. И никакая хворь за всю весну ни разу не пристала к ней — ее словно отгонял тот внутренний огонь, который Малинка несла в себе. Женщины смотрели на нее с печалью и сожалением, как на безумную, и шептали, что прежней ей уже не бывать. А Малинка и не могла стать прежней — вдова, не успевшая сделаться женой, обрученная с волком.

Выйдя на небольшую поляну, Малинка вдруг остановилась и горестно ахнула. Здесь она уже была, эти два дерева — кривую березу, почти обвившуюся вокруг тонкой ели, — она уже сегодня видела. Подойдя ближе, Малинка устало прислонилась к березе, к холодной мокрой коре, словно хотела убедиться, что ей не мерещится. Заблудилась. Лесной Дед взялся водить, кружить на одном и том же месте. Проснулся и вот забавляется.

— Леший-батюшка! — вслух, устало и жалобно попросила Малинка. — Не томи меня, пусти до дому! У меня ведь и так горе какое!

Никто ей не ответил. Немного передохнув, Малинка оторвалась от дерева и взялась за пояс, хотела снять полушубок и вывернуть его наизнанку.

За деревьями мелькнул огонек. Малинка крепко провела рукой по глазам, стряхивая навернувшиеся слезы, но огонек не исчезал. Казалось, что он совсем близко. То ли это костер, то ли… что? Ноги сами понесли ее за огоньком. Малинка шла и шла, спотыкаясь в сумерках об узловатые еловые корни, но огонек не приближался, словно убегал от нее. Он был не внизу, как положено костру на земле, а парил в воздухе на высоте человеческого роста. Он казался таким теплым, приветливым, по краям желтого огненного шара перебегали прозрачные голубоватые волны.

— Ой, Дед! — охнула Малинка и закрыла глаза руками, чтобы не видеть. Вдруг она сообразила, что это такое. — Не пойду дальше! — вслух сказала она и остановилась. — Болотный огонь. Мары* меня в болото манят. Не пойду. Дед, помоги, нечисть, рассыпься, гром на тебя!