Вот почему ему приходилось выпивать перед появлением на публике. Каждый вечер, за час до выхода на сцену, он нарочно доводил себя до опьянения. В уборной, гримируясь, он регулярно заказывал себе три двойные порции бренди и лишь после этого без страха выходил к зрителям. Со временем порции бренди все увеличивались. Врачи предупреждали, что алкоголь убивает его, но он не прекращал пить: боялся, что утратит власть над публикой. Он пил четыре года без перерыва с тех пор, как женился на Еве Мортон – дочери своей давней пассии, к которой в молодости пылал неразделенной любовью. В конце концов она сбежала с его соперником, вышла за него замуж и поселилась в Южной Африке, в Кейптауне. Ева, их дочь, была на двадцать пять лет младше Кальверо. Она сбежала с молодым актером, гастролировавшим по Южной Африке, и уехала с ним в Англию. Вскоре они расстались, и Ева осталась без средств к существованию в Шотландии, в Глазго.
Ева часто слышала от матери историю ее романа с великим Кальверо, поэтому послала ему телеграмму, объяснила, кто она такая, и рассказала о трудном положении, в которое попала.
Кальверо выслал ей денег телеграфом, чтобы она могла приехать в Лондон, и договорился о встрече на Паддингтонском вокзале[32]
. Она должна была держать в руках пресловутую гвоздику, он – тоже. Но это было излишне – они и без того мгновенно узнали друг друга. Внешне Ева очень походила на мать. Скорее ее можно было назвать привлекательной, чем хорошенькой. У нее были темные волосы, фиалкового цвета глаза с лукавой искоркой, дразнящий рот с чуть поднятыми уголками и пухлые губы, под которыми виднелись слегка кривоватые передние зубы. Кальверо еще ничего не знал о том, что за девушка перед ним. Она говорила с ним очень откровенно и рассказала, что стала любовницей молодого актера, но потом поняла, что совершила ошибку. И хотя тот обещал жениться на ней, она все-таки отказала ему – почувствовала, что не любит его и что вся эта влюбленность – просто глупое наваждение юной девушки.Кальверо хотел немедленно отправить ее назад в Южную Африку, но Ева даже слышать об этом не желала. Она умоляла и переубеждала его, прибегая к самым разумным и серьезным доводам, пускала в ход все свое женское обаяние и очарование, чтобы Кальверо передумал и разрешил ей остаться в Англии. И в итоге победила.
Он снял для нее номер в отеле “Адельфи” – с условием, что, если она не найдет работу в течение месяца, ей придется вернуться в Кейптаун. Однако уже через две недели она стала его любовницей. Их роман начался однажды в субботу. Ева позвонила ему и сказала, что, если в воскресенье он свободен, она бы хотела провести вместе с ним день в Хенли-на-Темзе – если, конечно, погода будет хорошая. И день был солнечный, яркий: белые фланелевые костюмы и пестрые зонтики, корзинки с клубникой, ярко-желтыми грушами и крупным синим виноградом, мороженое лимонного и розового цветов, прохладительные напитки в бутылках с длинным горлышком. Весь день звучала музыка – где-то бренчали гитары, слышался плеск яликов и гребных лодок, скользивших по воде.
Вот так Кальверо с Евой провели выходной день. Возвращаясь из Хенли, они остановились поужинать в маленькой гостинице в Стейнсе и там же остались ночевать. Вскоре Кальверо съехал из своих комнат в Белгравии и перебрался в квартиру неподалеку от Оксфорд-стрит, где они с Евой зажили как муж с женой. А через три месяца они поженились.
Некоторое время они жили вместе счастливо. А потом стало происходить нечто такое, что вызвало у Кальверо подозрения. Он заметил, что всякий раз, когда они с Евой бывали где-нибудь в гостях, она всегда уделяла излишнее внимание какому-то одному человеку – непременно привлекательному мужчине. Если же мужчин рядом не было, она ни на кого вообще не смотрела и явно скучала.
Потом, когда они оставались наедине, Кальверо принимался отчитывать ее, но Ева никогда не опровергала его обвинений и не обижалась на них, потому что была по-своему честна, когда чувствовала себя на твердой почве, и мастерски владела ситуацией. Она просто смотрела на Кальверо и улыбалась с каким-то загадочным видом – или невинно, или сладострастно, или еще как-нибудь, в зависимости от настроения. Она глядела на него с веселой улыбкой, как будто не слышала его слов. Прожив с Кальверо полгода в браке, она была в нем уверена: она знала, что он любит ее преданно и страстно, и это вселяло в нее уверенность и ощущение власти, к которой она всегда стремилась в отношениях с мужчиной. Понимала она и природу собственной любви к нему: этой любви отводилось особое место в ее сердце, но она не занимала его целиком. Ее сердце не могло принадлежать одному-единственному мужчине[33]
. Глубоко в ее душе таилась червоточина, и кончилось все самым трагическим распутством. Она знала, что ею владеет ненасытное, патологическое сластолюбие, и, к несчастью, сама сознавала свой недуг. Эта болезненная страстность существовала как будто отдельно от нее самой и от ее жизни с Кальверо.