Огонь Менестреля

— Меня тоже, но это все, что у меня есть. Хендрик, я уже старик. И мне редко теперь приносят крупные алмазы. — Он поднял большие, костлявые кисти. — Люди не доверяют им. — Затем он указал на свои глаза. — Или им.

Джоханнес сказал это, ни на что не жалуясь, и, поежившись, вновь принялся за чай. Хендрик подошел ближе, но старик взглянул на него без всякого интереса. Не знай Хендрик так хорошо Джоханнеса Пеперкэмпа, он бы запаниковал, решив, что пришел не по адресу.

Хендрик взял из его рук чашку и поставил на стол. Старческое лицо не выразило ни страха, ни гнева — не было даже простого любопытства. «Я для тебя пустое место, не так ли, старина?» — подумал Хендрик. Но он и виду не подал, насколько уязвлен.

— Ты знаешь, что мне нужно, Джоханнес.

— Честно говоря, нет.

— Нет, знаешь, черт тебя подери!

Старый огранщик кротко вздохнул.

— Почему бы тебе не объясниться прямо, Хендрик?

— Мне нужен, — произнес Хендрик, — Камень Менестреля.

Джоханнес снисходительно усмехнулся и поковырял в зубах, словно больше ему было нечем заняться.

— Не смеши меня, Хендрик. У меня больше нет Менестреля.

— Я не верю тебе.

— Как хочешь.

— Даже если и так, тебе известно, где он, — ответил Хендрик, отчаянно пытаясь подчинить волю Джоханнеса своей. Проклятый самодовольный старик! — Ты достанешь его мне.

— С какой стати я буду делать это? — Он поднял глаза и посмотрел на Хендрика, и тот опять увидел непреклонность и чувство собственной правоты, которые всегда выводили его из себя. — Только один раз за свои семьдесят три года я поступил неблагоразумно. Больше этого не будет, Хендрик. Никогда. Не имеет значения — знаю я что-нибудь или не знаю, я не собираюсь иметь дела с тобой.

Он взял чашку, вытянул губы и отхлебнул чай. Затем, глядя поверх чашки в одну точку, сказал:

— Сначала тебе придется убить меня.

— Но тогда я не получу того, что мне нужно, ведь так?

Хендрик произнес это спокойно, порадовавшись про себя тому, как спокойно прозвучали его слова, и медленно развернул вращающееся кресло Джоханнеса. Держась за деревянные подлокотники и нависая над Джоханнесом, он испытующе заглянул в его маленькие голубые глаза. Они смотрели надменно и враждебно. Это не было неожиданностью. Но в них таилось также страдание. И печаль. Этого Хендрик не ожидал. Неужели Джоханнес надеялся, что Хендрик стал другим? Потрясенный, он чуть было не спасовал.

— Именно так, — сказал Джоханнес. — Ты не получишь того, что тебе нужно. Если должен, убей меня. Это ничего не изменит. Я не дам тебе камень.

— У тебя есть семья, Джоханнес. Что, если им будет угрожать опасность?

— Моя жена умерла.

Анна. Умная, красивая. Она была еврейкой и вышла замуж не за еврея, но пережила войну — совсем ненадолго. Он отогнал воспоминание и выпрямился.

— Зато твои сестры живы. — Он старался говорить холодно и решительно, так же, как пытался это делать сенатор Райдер в субботу, сидя в машине, но сейчас он почувствовал, как изнутри поднимается дрожь неуверенности, и знал, что красавец Райдер испытывал то же самое. Они птицы одного полета — глупый сенатор и он, Хендрик. Они прячут страх за маской самоуверенности. А вот раскусит ли Джоханнес своего бывшего друга? Хендрик одернул себя, решив, что опасно предаваться таким размышлениям, и твердо продолжил:

— Вильгельмина живет в Роттердаме, а Катарина в Нью-Йорке. У Джулианы, твоей племянницы, квартира на Централ-Парк-Вест. Мне известно, где их найти, Джоханнес.

Вот оно, думал Хендрик. Сейчас он увидит его страх. Он ждал, но старый огранщик лишь вытер салфеткой рот и медленно поднялся с кресла.

— Катарину ты и пальцем не тронешь, а Вильгельмина будет страшно рада, если ей представится возможность перерезать твою поганую глотку.

Похоже, его очень позабавила эта мысль, но Хендрик ничего не смог возразить. Они оба знали, что такое Вилли Пеперкэмп. Если бы старший брат ради ее спокойствия и безопасности пошел на сделку с Хендриком, она бы пришла в ярость.

— А Джулиана очень известная фигура, — продолжал Джоханнес. — Если ты ее тронешь, это вызовет большой шум. Слишком рискованно. Однако… — Старик снял с вешалки, висевшей рядом со столом, куртку и натянул ее на костлявое тело. — Однако, Хендрик, прошло много, очень много лет. Ты мог явиться за Менестрелем и раньше, но не делал этого. Значит, здесь замешаны другие. Кому-то пришло в голову, что ты видел Менестреля, и он заломил тебе руки, которые так легко выкрутить. Кому на этот раз ты пообещал камень? Хотя, неважно. — Джоханнес вежливо указал на дверь. — Может, пойдем?

Было поздно, и «Кондитерская Катарины» уже закрылась, но на кухне еще горел свет. Хозяйка разложила выпечку на маленьком столе и заботливо и любовно обмахнула булочки сильными, загрубевшими ладонями, на которых остались мука и засохшее тесто. Ее ногти всегда были коротко подстрижены.