Огонь Менестреля

— Замолчи! У него еще бьется сердце.

Насмерть перепуганный детина опустился на колени. Они посадили Хендрика в Антверпене, тот был старым приятелем капитана, и парень не хотел с ним связываться.

— Он не очухается.

Хендрик посмотрел на него бешеным взглядом и низким, глухим голосом сказал:

— Не останавливайся, или я убью тебя. Я могу это сделать.

— Псих, — сказал парень, но продолжил свое дело.

Наступил рассвет, и розоватые сумерки окутали Центральный парк. Джулиана села за рояль. Квартира была наполнена тишиной, Джулиана теперь нечасто истязала себя музыкой. Она закатала рукава фланелевой ночной рубашки и закрыла глаза.

За спиной пузырился аквариум. Она слышала свое дыхание.

Девушка пыталась дозвониться в Антверпен до дяди Джоханнеса. Его не было ни дома, ни в мастерской. Она не представляла, где его еще можно было бы застать.

Джулиана подавила желание позвонить матери в кондитерскую. Катарина наверняка сейчас печет там печенье. Speculaas. Голландское печенье с пряностями. Его пекут на Рождество.

Ее пальцы легли на клавиши; слоновая кость приятно холодила.

Она заиграла.

Так-то лучше. Джулиана не знала, что именно играет. Только пальцы знали. Они выбирали точную тональность, находили верную фразу. Ее сознание было выключено. Сейчас, когда она здесь одна, оно ей не нужно. Все соединилось, одно переходило в другое. Гаммы и арпеджио. Бетховен и Шонберг. Эби Блэйк и Дюк Эллингтон. Музыка свободно лилась из нее, заполняя собой комнату.

Тишина и беспокойство отступили.

Когда у тебя плохо на душе, — бывало, говорила ей в детстве мать, когда она, плача, просыпалась от дурного сна, — нужно постараться подумать о чем-нибудь другом. О чем-нибудь приятном. Представить, что мы все втроем за городом на пикнике. Ты собираешь полевые цветы, играешь у ручья.

Думать о приятном.

Прочь, дурные сны!

Ей всегда было легче делать это за роялем.

Она играла до изнеможения, а когда остановилась, лицо было мокрым от слез, по спине и ногам текли струйки пота, мышцы болели. Она не знала, сколько времени провела за роялем. Несколько часов? Или несколько минут?

Яркое утреннее солнце освещало Центральный парк. Девушка прошла к дивану, села на то место, где сидел Мэтью Старк, и посмотрела вниз, на улицу, заполнявшуюся людьми. Она останется наверху, одна, будет играть и беседовать с рыбками.

И думать о приятном.

Глава 11

— Черт! Старк, я боялся, что не застану тебя. — Возбужденный голос Проныры глухо звучал в трубке. — Я думал, ты уже ушел.

Мэтью одной рукой держал трубку, а другой схватился за голову. Вчера вечером, уже к третьему периоду хоккейного матча он почувствовал, что перебрал пива, пытаясь сообразить, как быть с обещанием, данным Проныре. И что же у него есть на сегодняшний день? С чем ему работать? Блистательная и витающая в облаках пианистка. Алмаз, который то ли существует, то ли нет. Запутавшийся американский сенатор, которого Мэтью с удовольствием навестил бы и порасспрашивал, если бы не дурацкое чувство долга перед Пронырой. Голландец, который, возможно, уже сгинул. Погибшая голливудская агентша. Парочка Пеперкэмпов.

И сам Проныра. Бывший вертолетный стрелок, которому ничего не стоило пустить в цель все восемьдесят четыре заряда 96-го калибра, сам сейчас одной ногой был в могиле и никак не мог понять, что уж кто-кто, но только не Сэм Райдер нуждается в его помощи.

В общем, решил Старк, работать не с чем. Но в нем зудело какое-то неистребимое и настойчивое благородство, и он знал, что не сможет плюнуть и пустить, все на самотек. Вчера поздно вечером он пытался дозвониться до Джулианы Фолл, чтобы извиниться за свои подначки, обаять ее и выудить все — неважно, что это будет, — все, о чем она умолчала. Он наткнулся на проклятый автоответчик, который сладким голосом сообщил, что она не может ответить сейчас на его звонок. Потягивая последнюю бутылку пива, он спросил себя, чем же она занимается и с кем проводит вечер. Он представил себе ее — белокурые волосы, струящиеся поверх енотовой шубы — изысканная помесь джазовой музыкантши Д. Д. Пеппер с концертирующей пианисткой Джулианой Фолл. Коктейль, которого на самом деле не существует. Либо то, либо другое, но никак не вместе. Или ни то, ни другое.

Мэтью не оставил ей сообщения.

Сейчас он опять торчал в редакции «Газетт», избегая Фелди и думая о том, что, видимо, лучший способ сохранить шкуру Отиса Рэймонда целой — просто ничего не предпринимать. Нужно сказать этому болвану: пусть спрячется в свою нору и не показывает оттуда носа. Если, конечно, он хочет жить, черт бы его побрал!

— Ты же знаешь, мне никогда не удавалось ускользнуть от тебя, — ответил он, понимая, что Рэймонду это понравится. — Что новенького?

— Как продвигаются дела с алмазом?

— Никак.

— Черт, Старк! Ты что, упустил его?

Мэтью не обиделся.

— Разве ты можешь сказать, что я что-нибудь когда-нибудь упускал?