Огонь прекрасных глаз

Дома я немного передохнула и вернулась к своему привычному и обычному занятию – принялась рассуждать. Итак, какие мы имеем факты для сопоставления? В частности, из сегодняшнего разговора с Асей мне стало известно, что Ольга достаточно давно разошлась с мужем. А как давно? Этого Ася наверняка сказать не могла. Меня, собственно, занимал один вопрос: мог ли Валерий претендовать на определенную долю в бизнесе Ольги, иными словами – что-либо унаследовать? Я не особенно сильна в той части юриспруденции, которая именуется «семейным правом», но общие его положения таковы, что разведенный супруг или супруга, достаточно долгое время прожившие в законном браке, имеют право на определенную часть имущества (или какие-либо еще ценности) друг друга. Другое дело – наследником не может быть убийца.

Теперь другой вопрос: а мог ли Валерий быть убийцей? Сам или при помощи некоего третьего лица? Ася говорила, что бывший муж Ольги – конченый алкоголик. С этим надо будет разобраться, то есть нанести визит по данному мне Асей адресу. Теперь – дальше. Что еще нового я узнала про Ольгу? То, что она отвергла влюбленного в нее художника театра, Карена Мартиросяна… Стоп! Карен Мартиросян – М.К.! Инициалы опять совпадают с инициалами в записной книжке Ольги. Правда, художник любил Ольгу, обещал всем ее обеспечить, подарить ей, так сказать, весь мир. Но от любви до ненависти, как известно, один шаг.

Я взглянула на часы: без четверти четыре. Поздновато, конечно, для визита в театр. Ладно, все равно поеду. Время-то идет, а сдвигов в расследовании практически нет. Нужны ведь реальные результаты.

Я припарковалась недалеко от служебного входа. Поднялась по ступенькам, открыла довольно тяжелую дверь. Еще одна небольшая лестница, за которой справа стояло несколько стульев и на стене висел внутренний телефон, а слева за стеклянной перегородкой располагался пост вахтерши.

– Вы к кому? – обратилась ко мне дородная дама, сидевшая за перегородкой, с высокой пышной прической.

– Я – журналистка, представляю газету «Вечерний Тарасов», – ответила я.

– А-а, – протянула вахтерша. – Тогда вам надо к заведующей литературной частью, Анне Михайловне Сухоруковой. Наберите номер на внутреннем телефоне, там написано.

Я подошла к телефону. Рядом с аппаратом висел лист с обозначением цехов и цифрами: «костюмерная», «прачечная» и так далее. Я нашла нужную мне графу и набрала 2-29. Когда мне ответили, я попросила Сухорукову.

– Это я, – произнес женский голос.

Я представилась и попросила о встрече.

– Сейчас я к вам выйду, – ответила завлит.

Через несколько минут около барьерчика, отделявшего лестницу от коридора, появилась невысокая, худенькая, довольно-таки невзрачная женщина. Поскольку, кроме меня, в вестибюле никого больше не было, Анна Михайловна сделала приглашающий жест:

– Пойдемте в мой кабинет.

Шли мы довольно долго, по длинному коридору со множеством дверей. Некоторые из них были открыты, но большинство – заперты. Несмотря на то что рабочий день подходил к концу (по общепринятым меркам), по коридору сновало множество людей. Кто-то нес рулоны, мешки, стремянки; прошли две женщины с театральными костюмами в руках.

– У вас всегда так многолюдно к концу рабочего дня? – спросила я.

– Да какой там конец! До него еще не скоро. К спектаклю приготовления идут, – ответила Сухорукова. – Вы, видно, не бывали в театре?

– В театре я, конечно же, бывала. На спектаклях, – уточнила я. – А вот за кулисами – впервые.

– Тогда ваше удивление понятно. Вообще, театр – это целое государство, если можно так выразиться, со своими традициями, порядками и законами. И, надо сказать, интересными… Вот мы сейчас с вами проходим мимо лестницы, ведущей в подвал. А в нем располагается великое множество самых различных цехов.

Анна Михайловна уже начала свой рассказ о театре, даже не спросив «журналистку», что же конкретно ее интересует. Да я ведь ей и не сказала, откуда я. Это вахтерша в курсе, что я «из газеты». Интересно получается… Хотя ведь в руках я держала приготовленные заранее блокнот и ручку, видимо, по этим признакам завлит и приняла меня за представителя пишущей братии.

– …у нас ведь практически все, что нужно театру, производится прямо здесь. Обувь шьем сами, костюмы – тоже; есть красильня, парикмахерская, декораторская, – продолжала перечислять Сухорукова. – Даже свой театральный музей, представляете! Конечно, он ни в коей мере несравним с краеведческим или радищевским музеями, но, смею вас заверить, мы располагаем очень и очень интересными экспонатами. Знаете, у нас сохранились даже афиши и фотографии еще XIX века!

Слушая Анну Михайловну, я подумала – как же все-таки человек увлечен своей работой, своим делом. Она даже внешне преобразилась и уже не была похожа на серую мышку, которую напомнила мне, когда мы встретились. Сейчас мы проходили мимо огромного зала с зеркалом во всю стену и хореографическим станком почти по всему его периметру. Там было полно людей в балетных трико, а посередине зала стоял высокий мужчина с большой лысиной и зычным голосом вещал: