Огонь прекрасных глаз

– Нашла к кому! – заржал мужик. – Да он уже неделю «квасит»… А ты ничего, – он приблизился, обдавая мое лицо смрадным дыханием. – Давай-ка махнем сейчас с тобой в ванную, кажись, она свободна, а если и не… – он не успел договорить, потому что я нанесла ему удар коленом в пах. Мужик взвыл и рухнул на заплеванный пол. Я обогнула его тушу и пошла по коридору. Вслед мне понеслись невнятные проклятия вперемежку с матом.

Я наконец отыскала комнату бывшего мужа Ольги и толкнула дверь. Она оказалась незапертой. В комнате Валерия вонь коммуналки смешивалась с алкогольно-табачным амбре. М-да, помойка по сравнению с этим местечком – просто благоухающий парфюмерный магазин! Я постаралась делать самые неглубокие вдохи и начала осматриваться: пара колченогих стульев, ободранный стол, заставленный стаканами и бутылками, какое-то подобие лежанки у окна, в углу – платяной шкаф с кирпичом, заменявшим одну из его ножек.

– Есть тут кто-нибудь? – спросила я.

Лежанка покачнулась, и из кучи тряпья вылезло некое существо с бессмысленным взглядом и всклокоченными редкими волосами на макушке.

– Вы Валерий?

Послышались какие-то нечленораздельные звуки, существо протянуло к столу дрожащую руку и, схватив одну из бутылок, начало пить прямо из горлышка. Бутылка ходила в его руках ходуном, жидкость выплескивалась, слышался стук зубов о стекло.

– Так вы Валерий? – повторила я свой вопрос, когда бутылка была наполовину опустошена.

– Ну… я… В-валерий, – засмеялся он идиотским смехом. – А ты хто такая, а?

– Жену вашу, Ольгу, убили, – проигнорировала я его вопрос.

– Лельку?! Да не может… Да-а?! – Он вдруг замолчал и приложил палец к губам: – Тс-с, тише! С-слышишь?

– Ничего я не слышу!

– Не слы-ышу! – передразнил он. – А я слышу! Эт-то Лелька, опять прит-тащилась в… гримерку, щас она свое заведет: «Валерик, п-пойдем домой, тебе уже хва-атит пить, пожалста, идем», – он окончательно перешел на передразнивание: – Ну, ща я ей: «Отстань, Лелька, те надо, ты и иди, а мне и здесь хараш-шо», – с этими словами он снова повалился на лежанку и захрапел. Изодранная, непонятно какого цвета майка задралась вверх, обнажив давно немытое тело.

Я поняла, что больше мне здесь делать нечего: Валерий потерял не только балетный, но и всякий человеческий облик. Я вышла в коридор и направилась было к выходу, как вдруг распахнулась соседняя дверь, и вышедшая из нее старушка окликнула меня:

– Слышь, дочка! Подь сюды.

У соседки Валерия все сверкало чистотой и белизной, как в операционной. Кровать застелена белым покрывалом, на столе – кружевная скатерть, даже цветы на подоконнике и те стояли в белых кашпо. Контраст с жутко запущенной «конурой» Валерия был настолько разительным, что я не смогла сдержать удивленный возглас:

– Вот это да!

– Что, дочка, нравится? – Старушка довольно улыбнулась. – Небось не как у соседа мово, прости господи, свиньи и то чище живут! Да ты садись, дочка, чево стоишь, – она пододвинула мне стул. – Уж ты прости меня, старую, подслушала ведь я, о чем ты с им балакала. Неужто Олюшку убили?

Я подтвердила.

– Господи, спаси и сохрани, святые угодники! – Старушка часто закрестилась. – Какой же супостат сотворил такое, а?

– Это сейчас выясняется. Скажите, бабушка, – я решила воспользоваться случаем и восполнить недостаток информации, – Ольга с Валерием давно разошлись?

– Да уж, почитай, шесть или семь годков тому будет. Уж как она, милая, настрадалась с им, с пьянством его беспробудным, и передать тебе не могу! Потому как любила его, ирода. Он же красавец был, высокий, белокурый, да. А танцевал как! Я ж раньше в театр-то частенько хаживала, Валерка мне эти… марки какие-то давал, по которым за так пускають…

– Контрамарки, – подсказывала я.

– Во-во, они самые. Да… А он уж и тогда выпивал. Олюшка-то как уговаривала его лечиться, да куды там! – Старушка махнула рукой. – И в театре выпивал, со своими балерунами, и сюды они тож приходили. Такое светопреставление устраивали! Милицию, значить, приходилось вызывать… А как напьется, так и начинает над Оленькой куражиться. Что, говорит, не ндравится? А и шла бы ты за свово… вот не помню, имя такое, нерусское…

– Может, Карен? – спросила я.

– Точно, дочка, Кареном его звали.

– А больше они ничего о Карене не говорили?

– Да нет, ничего больше такого не упомню… Ну, а уж как поняла Олюшка, что ничего более она сделать не сможет, отвадить, значить, его от энтова дела-то, то и ушла от его. У нее ведь сестренка еще младшенькая была… Да… А Валерку-то вскорости из театра и выгнали, видала небось, в кого он превратился теперя. Шляются к нему одни «синеглазки», вместе и пьют.

– Бабушка, вы не помните случайно, что он делал в прошлый вторник? Ну, выходил куда-нибудь?

– И-и, милая, ну, куды ему выходить-то в таком виде? У его очередной запой начилси. Нет, как есть, все у себя сидел.

Попрощавшись со старушкой, я вышла на улицу. С наслаждением глотнула свежего воздуха. Даже выхлопные газы казались мне теперь изысканным французским парфюмом. Я отправилась домой.

Глава 4