Огонь в океане

Фартушный был прекрасным пловцом. Он первым прямо с мостика прыгнул в воду. Через минуту на подводной лодке оказались только старший помощник, комиссар и дежурно-вахтенная служба. Все остальные плавали наперегонки, ныряли и резвились. Особенно отличился лейтенант Маргасюк, великолепно прыгавший в воду с рубки.

В тот же день вечером комиссар поручил мне руководить политзанятиями.

— Вы уж огляделись, пора подумать об общественной работе, — сказал мне Нарнов.

Первое занятие было назначено через день. Темой его было боевое прошлое нашего флота.

Я хорошо понимал, что офицер должен в совершенстве владеть словом. Он обязан уметь зажечь своих подчиненных, воодушевить их на подвиг, разъяснить решение партии и правительства, ободрить в трудную минуту, дружески поговорить по любому вопросу культуры, искусства и литературы. Советская Армия и флот, как известно, построены на сознательной дисциплине личного состава. Именно поэтому командир обязан уметь действовать на сознание людей, а для этого хорошо, толково и доступно говорить.

Все эти соображения не оставляли меня, пока я готовил свое выступление. Я выучил его почти наизусть. Однако, как только переступил через комингс[11] второго отсека, все вылетело из моей головы.

Этому способствовало и то, что в момент подачи команды «смирно», я споткнулся обо что-то и едва не растянулся по палубе. Хотя никто из присутствующих в отсеке даже не улыбнулся, я был изрядно сконфужен. С трудом овладев собой, приступил к занятиям. Первую фразу я произнес невнятно, несколько секунд помолчал, прежде чем выговорить вторую. Потом дело пошло несколько лучше.

— Для начала неплохо, — сказал мне Нарнов после занятия, отведя меня в сторону.

Мне же казалось, что я только что пережил жестокий провал. Слушая комиссара, я недоверчиво смотрел в его глаза.

— Я думал, что хуже получится, — вполне серьезно говорил комиссар. — А сразу, как известно, ничего не дается.

Не верить такому человеку, как Нарнов, было нельзя.

Ободренный, я поспешил на вахту, раздумывая по пути о том, что вот и еще один экзамен мною сдан.

На исходе похода, перед Севастополем, я случайно заметил перед лодкой в море рыбацкие сети, подал необходимую команду и сумел предотвратить грозящие нам неприятности. Это еще более способствовало тому, что я начал чувствовать уверенность в себе. Многие хвалили меня. Фельдшер Цыря сказал мне:

— Поздравляю. Ты сделался почти настоящим подводником.

Если уж Цыря, всюду находящий повод для насмешки и высмеивающий всех, поздравил меня, значит, я действительно этого заслужил.

Часть II. Огонь в океане

Страшное слово 

Первый день Великой Отечественной войны весь, до мельчайших подробностей, сохранился в моей памяти, как, вероятно, и у любого моего сверстника...

Бал в офицерском клубе кончился очень поздно.

— Пойдем пройдемся по Примбулю, глотнём свежего воздуха, — предложил мне приятель Василий Лыфарь.

Мы вышли к берегу моря.

Начинался рассвет. Сквозь расступающийся мрак неотчетливо вырисовывался Севастополь. Я люблю этот город больше всех других городов и считаю, что равных ему по красоте нет.

— Хорошее утро! — воскликнул Василий Лыфарь. — Дивное! Сюда бы Тараса Григорьевича...

— Ты его земляк. Вот и придумай стихи о том, как сквозь мглу проступают очертания города сказочной красоты, — пошутил я.

— Земляк забрал себе весь талант, а я остался при своих... Что это? — Лыфарь, нахмурив темные кустистые брови, уставился в зенит. — Самолеты...

— Да, — услышав отдаленный гул моторов, подтвердил я. — Много самолетов. Высота большая. Наших вроде не должно быть...

Неожиданно послышались залпы зенитных батарей. Небо озарилось красными, белыми и зелеными полосами трассирующих снарядов. Грозным хором зловеще загудели многоголосые сигналы воздушной тревоги. Где-то невдалеке раздался короткий, но резко выделявшийся среди остальных звуков свист, и сразу за ним мы услышали раскатистый взрыв.

— Бомба! — опомнился первым Лыфарь.

Мы побежали к базе. Расстояние до бухты было довольно большим, но мы прибежали к месту стоянки подводных лодок одними из первых.

На борту уже были командир корабля капитан-лейтенант Георгий Васильевич Вербовский и его заместитель по политической части Иван Акимович Станкеев. Остальные офицеры прибыли минутами позже.

Наша подводная лодка «Камбала» не была введена в строй боевых кораблей, она еще достраивалась, доделывалась и еще не плавала, но артиллерийское вооружение было уже установлено. Матросы и старшины бегом занимали свои места по боевому расписанию. Через минуту лейтенант Глотов доложил:

— Орудия к бою готовы!

— Отставить! Поздно! — спокойно, но не без досады произнес Вербовский. — Вам только со сбитыми самолетами воевать, а не с летающими.

Действительно, в воздухе самолетов уже не было слышно.

— Остальные лодки тоже не успели открыть огонь, — заступился за артиллеристов Станкеев.

— Кто остальные? — сверля глазами Станкеева, переспросил командир. — «Устрица», что ли? Там толстяк Лыфарь, пыхтя, только что приволочился, а артиллериста еще нет...